Читать книгу - "Застава - Сергей Лукьяненко"

– Компактно они тут живут, – заметил я.

– Не то слово, – засмеялся Бобриков. – Местность такая! Почва бесплодная, воды мало… так что сельского хозяйства нет и в ближайшее время не предвидится. Прирост населения небольшой, а если уж кто-то решит податься на поиски лучшей жизни, так не огород станет городить, просто уедет.

– Не может большой город существовать в изоляции, – упрямо сказал я. – Нужна инфраструктура. Сколько, ты говорил, там народа? Миллион?

– Почти, – кивнул Бобриков. Шел он легко, быстро, я хоть и моложе его в два раза, но едва успевал. – Плюс-минус сто тысяч. А изоляции у него никакой нет, тут ты прав, сам по себе он бы не выжил.

Я хлопнул ладонью по голым плечам, сгоняя назойливую мошкару. Та вроде бы не кусалась, но охотно липла к коже, видимо, ей был по вкусу соленый человеческий пот.

– Но тогда откуда-то должны привозить… – начал я. И замолчал – потому что услышал и увидел ответ на свой вопрос.

Прямо по степи неторопливо ползла исполинская серая щетинистая «гусеница». Валили вверх клубы черного дыма, то усиливаясь, то ослабевая. Послышался перестук колес.

– Мать моя… – выдохнул я. – Это же бронепоезд!

– Он самый, – сказал с довольным видом Бобриков. – «Король Атинг», если не ошибаюсь. Был у них в незапамятные времена такой фольклорно-исторический персонаж… или не был, кто его разберет? Что-то вроде нашего Артура, только без круглых столов и Грааля.

«Гусеница» приближалась. Это был самый натуральный бронепоезд, как в фильмах про первую мировую войну. Серые листы тяжелой брони, заклепки с блюдце величиной, забранный решеткой прожектор впереди, стволы пулеметов и пушек, торчащие во все стороны… Паровоз, тендер, две или три открытых платформы с какими-то грузами – и десяток вагонов с орудиями. Бронепоезд проходил от нас метрах в трехстах. Приближаясь, он дал короткий гудок – вверх ударила струя прозрачного пара. Старик помахал бронепоезду рукой, я тоже невольно поднял руку в приветственном жесте.

А следом за бронепоездом пошли составы. Пять длиннющих составов, уже без всякой брони и пушек, просто грузовые вагоны. Поезда шли, на мой взгляд, до опасного близко друг к другу, но, видимо, так здесь было принято. Замыкал этот странный железнодорожный караван еще один «бронепоезд», только совсем крошечный – паровоз, тендер и один вагон.

– Вот так и снабжают Антарию, – сказал Бобриков. – Тут много веток сходится, везут отовсюду. Это еще не самая оживленная трасса… Ну, пошли!

Мы двинулись вперед и миновали пути – на вид самые обычные, одноколейные, с просмоленными черными шпалами и блестящими отполированными рельсами. Поезда укатили к горам, а мы двинулись под углом к путям, к небольшому холму, на вершине которого темнело каменное строение, обнесенное высоким забором. Была там и сторожевая вышка, только на ней никого не было.

– Застава, – сказал Бобриков. – Шестнадцатая пограничная застава Клондала. Добро пожаловать!

– И много вас тут? – спросил я со скепсисом.

– Ты будешь седьмым, – усмехнулся Бобриков.

– Если буду, – уточнил я.

– Да куда ты денешься, – засмеялся он. – Я тебя насквозь вижу. Будешь ты у нас седьмым, Ударник…

– Ударник! – завопил Дед. – Живой! А-а-а!

Он бросился ко мне и, под всеобщий хохот, буквально повис на шее. Я обернулся на Старика, потом посмотрел на остальных – Ведьму, Кальку, Иван Иваныча, Скрипача. Дед болтался на мне, поджав ноги, чтобы не мешали работать живым грузом.

– Вы чего-то налили ребенку? – поинтересовался я. – С чего такая экспрессия?

– Ну что ты, Ударник, как можно, – возмутилась Ведьма. – Мальчику четырнадцать лет, зачем ему пить алкоголь? У него своей дури много.

Я отцепил от себя дурачащегося Деда, отодвинул на расстояние вытянутой руки и с любопытством на него посмотрел.

– Ты чего, Ударник… – смутился подросток.

– Да прикольно вас всех видеть, – сказал я. – Такими вот… обычными.

Здесь, на нашей обычной Земле, все мы и впрямь выглядели совершенно заурядными. Я всегда гадал, чувствуется ли по мне тот образ жизни, который я веду? Судя по товарищам – ни в малейшей мере.

Деду и впрямь было четырнадцать. И был он совершенно обычным подростком – джинсы, кроссовки, умеренно длинные волосы, какой-то плеер, прицепленный к карману рубашки. Обычное лицо, еще детское, но уже с рождающимися в нем мужскими чертами. Такие подростки могут быть как примерными учениками, гордостью родителей и учителей, так и абсолютными раздолбаями и хулиганами, а то, увы, и бандитами. И то, что Дед с десяти лет ходит порталами в Центрум, уже два года как заслужил право на работу в одиночку, а год назад хладнокровно убил человека – пусть даже это был бандит, первым стрелявший в него, – никак на нем не отразилось. Пацан и пацан.

Ведьма и Калька сидели рядышком в одном кресле, достаточно широком, чтобы вместить сухонькую старушку и хрупкую девушку. По сравнению со Стариком Ведьма, конечно, молода. Ей чуть-чуть за шестьдесят. Но у нее такой вид… старушечий. Нет, это не неухоженность, дряблость кожи, неопрятность одежды или седина. Волосы она красит, одевается стильно, за собой следит, кожа у нее гладкая. (И я подозреваю, что дело тут не в дорогих земных кремах, а в кое-какой контрабанде, которую мы обязаны пресекать в Центруме… и уничтожать. В конце концов, вымазать крем из вытяжки желез стеллеровой коровы на собственное лицо – это ведь тоже способ уничтожить контрабанду?) Но что-то в Ведьме вопиет: «Я старуха! Я вредная злая старуха! Хуже, чем Шапокляк! Почти как Гингема!» Таких очень легко представить склочной соседкой, неприятной дальней родственницей или учительницей-мегерой, но никак не доброй старушенцией, нянчащей внуков. Но на самом деле Ведьма не злая. Она и не добрая, конечно. Она обычная. Просто так выглядит.

Калька совсем другая. Ей двадцать с небольшим. Она хрупкая, с по-детски собранными в две короткие косички волосами, у нее светлое чистое лицо с большими наивными глазами. Она даже в Центруме предпочитала ходить в платье, а сейчас на ней было что-то совсем уж вольное, короткое и воздушное. В ответ на ее улыбку хочется немедленно улыбнуться в ответ.

Я думаю, вы понимаете, что хулиганам лучше не сталкиваться с ней лоб в лоб в темном переулке. И издалека при свете дня ей лучше не угрожать – Калька владеет снайперской винтовкой почти так же хорошо, как и ножом.

– Девчонки, вы, как всегда, неотразимы, – сказал я.

– А ты, как всегда, щедр на комплименты, – усмехнулась Ведьма. Калька промолчала, только улыбнулась.

Мужчины сидели на потертом кожаном диване. Иван Иваныч поднял в приветствии руку и улыбнулся. Большего, увы, от этого молодого рыжеволосого парня ожидать не стоило. Иван Иваныч – немой. Почему – не знаю. Обычно немота связана с глухотой, но он слышал прекрасно, любил музыку, но на все вопросы отвечал лишь улыбкой и виновато разводил руками. И вообще был умным хорошим парнем, но «с особенностью». Мы с этим свыклись. А вот пойманные им контрабандисты обычно очень нервничали, когда их конвоировали в гробовой тишине… Я пожал Иван Иванычу руку, потом поздоровался со Скрипачом. Увы, Скрипач моим коллегой не был. Прозвище он получил за поразительное сходство со «скрипачом» Гедеваном Александровичем из классического фильма «Кин-дза-дза». Ну, точнее, с актером Леваном Габриадзе в молодости… Скрипач к своему сходству относился с терпеливой иронией, не обижался на фразу «Скрипач не нужен» и вообще порой был готов процитировать своего экранного двойника.