Читать книгу - "«Попаданец» Сталин. Вождь танкистов из будущего - Анатолий Логинов"

Разговор прерывает команда на опробование двигателей. Едва Николай занимает место в кабине, как к его истребителю подъезжает автостартер. Раскрутка, запуск, мотор работает как часы. Николай осматривается. Командир звена, капитан Владимир Иванов, и второй ведомый, лейтенант Иван Воинов, тоже готовы к вылету.

Механик дает отмашку, и самолет, плавно ускоряясь, бежит по укатанной взлетке. Ни с чем несравнимое чувство полета портит только необходимость крутить ручку. Двадцать девять оборотов, шасси убраны, шпеньки видны. Пристроившись за качнувшим крылом ведущим справа, Николай дополнительно осматривается. Все в порядке, звено собрано, внизу видны взлетающие самолеты остальных летчиков. Первой, судя по виду, разбегается УТИшка. «Это сам комполка, вывозит нового комэска», – мелькает непрошенная мысль, а дальше все мысли крутятся только вокруг конкретных действий.

Звено приземляется. Николай, не снимая парашюта, подходит к командирской машине, у которой его уже ждут напарники. Короткий разбор полета, небольшая передышка в курилке напротив стоянки, пока механик дозаправляет самолет. Сидя на скамейке, Николай наблюдает, как бегает от одного приземлившегося самолета к другому командир полка. Раций на самолетах нет, и все замечания молодым он дает на земле, забираясь на крыло и разговаривая с сидящими в кабине летчиками.

– Вот она, польза физкультуры, – говорит, показывая на Резника, лейтенант Воинов. Но болтать некогда, самолеты готовы, и лейтенанты, дружно поднявшись, спешат занять места в кабинах.

Любимое время для авиаторов – полеты…

7 мая 1941 г. Москва. Кремль.

Кабинет Сталина.

Алексей-Иосиф

Ну, вот и первое изменение, которое я сделал. По планам, сегодня должны были собраться в шестнадцать часов и обсудить подготовку к войне на экономическом и политическом фронтах. А я вызвал Лаврентия на час раньше. Кажется, даже «напарник» удивился. Но никаких других мыслей или чувств я больше не заметил. Ладно, сейчас удивлю его еще больше.

– Здравствуйте, товарищ Сталин!

– Здравствуйте, товарищ Берия. Садитесь. Есть мнение, что в сложной международной обстановке необходимо объединить наркоматы внутренних дел и госбезопасности под единым управлением, – наблюдаю, как реагирует. Без восторга, но с пониманием. Еще бы, это только в будущем кресло министра – повод для радости. Только в наше, черт, в будущее время, начальник – это тот, кто раздает указания и ни черта не делает, и даже не думает. Здесь и сейчас начальник – тот, кто работает в соответствии со своей должностью, то есть больше всех подчиненных. Так что для Лаврентия мое сообщение не в радость. – Разработайте записку на мое имя как Председателя СНК по этому вопросу.

Пока Берия записывает в блокноте, встаю и прохожу на другой конец стола, к трубке, и не торопясь ее набиваю. Сейчас самая сложная часть разговора. Надо сыграть уверенно и без малейшего прокола. Иначе и меня заподозрят (подумав об этом, мысленно улыбаюсь в свои усы).

– Товарищ Берия, как вы считаете, в случае войны активизируется вся имеющаяся в стране оставшаяся не выявленной агентура различных, в том числе и союзных нам держав? – Лаврентий с удивлением смотрит на меня, явно не понимая, для чего этот риторический вопрос. – Но тогда возможна и засылка новой агентуры, не так ли? – Берия, уже ничему не удивляясь, подтверждает сказанное кивком.

– Имеются неподтвержденные, требующие дополнительной проверки сведения о наличии возможно дружественно настроенной к нам тайной организации, способной заслать своих людей с целью не только помощи нашему государству в борьбе против Германии, но и для воздействия на нашу политику в желательном им направлении. Возможно, такая агентура у них уже есть и внутри Советского Союза. Необходимо ориентировать органы на выявление и мягкое наблюдение за такими людьми. Согласно имеющимся сведениям, выявить их можно по необычным особенностям в поведении, разговорах, неизвестным песням, – чуть не прокололся, сказав «неизвестным в вашем времени песням». Хорошо, вовремя остановился. Затягиваюсь и прикрываю лицо клубом табачного дыма.

Лаврентий терпеливо ждет. Что ж, как в кино наш разведчик пояснял, запоминается последняя фраза. Сейчас он у меня ее запомнит.

– Есть еще один вопрос, товарищ Берия. Как проходит расследование дел об уничтожении белополяками пленных красноармейцев? Каковы результаты и сколько еще осталось нерасследованных случаев?

– По полякам могу ответить только примерно, товарищ Сталин. Всего выявлено почти три тысячи двести таких пленных, из них расследование закончено в отношении около двух тысяч человек. Приговор приведен в исполнение примерно для половины этого количества.

– Товарищ Берия, а у вас в наркоматэ много пистолэтов гэрманского производства?

Лаврентий удивленно смотрит на меня. Не дошло, значит.

– Ви мнэ не можете ответить так, сразу?

– Точную цифру дать не могу, товарищ Сталин. Примерно пять-семь процентов от общего количества.

– Это харошо, что ви так основателно изучили дэла в вашэм ведомствэ, товарищ Берия, – и тут же перехожу на грузинский, что уже дается мне легко, словно я знал его с детства. – Уточни данные и доложи мне сегодня в двадцать ноль-ноль. Есть мнение, что они нам очень пригодятся. И не забудь справку по лагерям с пленными польскими офицерами.

Лаврентий ошарашенно кивает и делает пометки в своем блокноте.

– Можешь использовать телефон товарища Поскребышева. Готовь данные, а ему передай – пусть впускает всех прибывших на совещание.

Берия уходит. Через минуту в дверях появляется голова Поскребышева. Увидев мой утвердительный кивок, он исчезает, а в кабинет один за другим входят Булганин, Вознесенский, Каганович, Молотов, Микоян, Шахурин. Пока они рассаживаются, вновь появляется Берия. Я открываю заседание фактически Совета Народных Комиссаров, то есть правительства. Обсуждаем подготовку к неминуемой, что, как мне казалось, ясно каждому присутствующему, войне. И тут оказывается, что Вознесенский в нее не верит и перестраивать промышленность на военные рельсы не рвется, мотивируя срывом выполнения пятилетнего плана и дополнительными расходами в бюджете. Судя по виду, кое-кто с ним согласен. Приходится вразумлять, причем почему-то речь напоминает мне недавно, всего чуть больше полвека вперед, прочитанное:

– Перестаньте думать по-мирному. Перестраивайтесь на военный лад. Учтите, что если сейчас мы начнем экономить и считать копейки, то потом будем платить много большую цену. Кровью наших людей будем платить, землей будем платить, разрушенными предприятиями и разоренными колхозами будем платить…

Не забыть бы после совещания подсказать Лаврентию, чтобы за ними проследили получше.

Наконец заседание заканчивается, и я останавливаю Берию классической фразой:

– А вас, товарищ Берия, я попрошу остаться…

«Возможной причиной отсутствия приемов со второго по пятое мая является болезнь диктатора, о которой упоминают в своих мемуарах некоторые участники событий. Но заболевание, очевидно, было не слишком тяжелым, поскольку уже пятого мая новый глава государства присутствовал на встрече с выпускниками военных академий, на которой и произнес речь, содержание которой тогда не было обнародовано. Советские газеты дали краткую информацию о прошедшем приеме и о выступлении на нем Сталина. Дипломаты и разведчики многих стран приложили немалые усилия, чтобы узнать, о чем говорил военной элите Советского Союза глава государства. Добытые ими сведения были крайне противоречивы и, как оказалось впоследствии, не верны. На прошедшем после встречи банкете запьяневший диктатор проговорился о скрытой подоплеке своей политики. Около полуночи, когда все уже находились в приподнятом настроении, один из генералов предложил тост за мирную политику и за творца этой политики – Сталина. Неожиданно для всех вождь протестующе замахал руками. Все растерялись. Как вспоминал позднее участник приема Энвер Муратов, Сталин был очень разгневан, немножко заикался и в его речи появился сильный грузинский акцент. Характерно именно то, что сказал обычно скрытный тиран в конце своей речи: «Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне. Я предлагаю выпить за войну, за наступление в войне, за нашу победу в этой войне».