Читать книгу - "Иов, или Осмеяние справедливости - Роберт Хайнлайн"

— З-э-э… с этой юбкой твой костюм приемлем. С трудом. Но не вздумай появляться на публике в шортах. Понятно?

— А я собираюсь носить только шорты. Если будет жарко. Как, например, сейчас.

— Но, Маргрета, я велел тебе… — Она расстегнула юбку и сняла ее. — Ты игнорируешь меня?!

Она аккуратно сложила юбку.

— Извини. Можно, я положу ее в рюкзак?

— Ты назло отказываешься мне подчиняться?

— Но, Алек, я не обязана подчиняться тебе, так же как ты не обязан подчиняться мне.

— Но… послушай, родная, будь благоразумной. Ты знаешь, что я не имею привычки командовать, но жена должна повиноваться мужу. Ты жена мне?

— Ты сам так сказал. И останусь ею, пока не скажешь, что это не так.

— Тогда твой долг повиноваться мне.

— Нет, Алек.

— Но это первейшая обязанность жены!

— Я не согласна.

— Но… это безумие! Ты что, бросаешь меня?

— Нет. Разве ты со мной разведешься.

— Я не признаю разводов. Развод — это гнусность. Он противоречит Писанию.

Она промолчала.

— Маргрета… пожалуйста, надень юбку.

— Ты почти убедил меня, дорогой, — мягко сказала она. — Не объяснишь ли, почему ты хочешь, чтобы я ее надела?

— Что?! Да потому что эти шорты непристойны.

— Я не понимаю, как часть одежды может быть непристойна, Алек. Человек — да. Уж не хочешь ли ты сказать, что я непристойна?

— З-э-э… ты передергиваешь. Когда ты надеваешь эти шорты… без юбки… на людях… ты обнажаешь так много тела, что вид его становится неприличным. Вот сейчас, когда ты идешь по шоссе, тебя разглядывают все, кому не лень, все проезжающие. Я вижу, как они пялятся на тебя.

— На здоровье. Надеюсь, им это нравится.

— ЧТО?!!

— Ты говорил, что я красива, но у тебя может быть предвзятое мнение. Я надеюсь, на меня приятно смотреть и другим.

— Будь серьезнее, Маргрета. Мы говорим о твоих голых ногах. Голых!

— Ты говоришь, что мои ноги обнажены. Это так. Я предпочитаю, чтоб они были обнажены, раз стоит такая жара. Что ты хмуришься, милый? Разве мои ноги безобразны?

(«Ты прекрасна, моя возлюбленная, и нет пятна на тебе».)

— Твои ноги прелестны, моя любовь. Я говорил тебе это много раз. Но у меня нет намерения делить твою красоту еще с кем-то.

— От того, что красотой любуются, ее не убудет. Давай вернемся к главному. Ты начал объяснять, что мои ноги непристойны. Не знаю, удастся ли тебе это доказать. Думаю, что не удастся.

— Но, Маргрета! Нагота непристойна сама по себе. Она вызывает грязные мысли.

— Вот как! И что же? Вид моих голых ног вызывает у тебя эрекцию?

— Маргрета!!!

— Алек, не будь жлобом. Я задала естественный вопрос.

— Это непристойный вопрос.

Она вздохнула.

— Не понимаю. Как вообще какой-нибудь вопрос, заданный мужем или женой, можно посчитать неприличным. И я никогда не соглашусь, что мои ноги непристойны или непристойна обнаженность вообще. Мне приходилось показываться сотням людей абсолютно обнаженной…

— Маргрета!

Она, казалось, очень удивилась.

— Но тебе же известно это, не правда ли?

— Неизвестно! И мне просто стыдно слушать, как ты говоришь такое!

— Правда, дорогой? Но ты же знаешь, как я хорошо плаваю?

— При чем тут это! Я тоже плаваю неплохо, но не голым, а в купальном костюме. (И тут я с предельной ясностью представил себе бассейн на «Конунге Кнуте» — разумеется, моя любимая привыкла купаться обнаженной. Я почувствовал слабость в конечностях.)

— О! Да, я видела такие костюмы в Масатлане. И в Испании. Но, дорогой, мы снова ушли от нашей темы. Проблема гораздо шире, чем вопрос, приличны или неприличны ноги, или должна ли я была поцеловать Стива на прощание, или даже то, обязана ли я повиноваться тебе. Ты требуешь, чтобы я стала такой, какой отродясь не была. Я хочу быть твоей женой многие годы, всю жизнь, и даже надеюсь попасть с тобой на небеса, если небеса — твоя цель. Но, мой дорогой, я не ребенок и я не рабыня. Я люблю тебя, поэтому мне приятно доставлять тебе радость. Но я отказываюсь подчиняться тебе только потому, что я твоя жена.

Я мог бы, конечно, рассказать вам, как победил ее отточенной логикой возражений. Да, мог бы. Только эта была бы неправда. Я все еще пытался придумать достойный ответ, когда какая-то машина, обгоняя нас, резко сбавила ход. И я услышал свист. Машина остановилась невдалеке, а потом дала задний ход.

— Поедете? — раздался голос.

— Да, — откликнулась Маргрета и побежала к машине.

Волей-неволей я последовал за ней.

Это была машина-фургон, за рулем которой сидела женщина, а рядом — мужчина. Оба были моих лет, может быть, даже старше. Мужчина протянул руку и открыл заднюю дверь.

— Влезайте.

Я помог Маргрете, забрался сам и захлопнул дверцу.

— Места хватит? — спросил мужчина. — Если нет, сбросьте часть барахла на пол. Мы никогда не сидим сзади. Так что там накапливается черт знает что. Нас зовут Клайд и Бесси Балки.

— Это он Балки,[76]а я просто упитанная, — поправила его женщина, сидевшая за рулем.

— Здесь вам полагалось бы захохотать. Я-то эту остроту знаю наизусть.

Он был действительно очень массивен. Знаете, тип такого ширококостного мускулистого парня, когда-то школьного атлета, а потом сильно набравшего вес. Его жена правильно охарактеризовала обоих; она была не очень жирна, но, так сказать, в теле.

— Как поживаете, миссис Балки? Как поживаете, мистер Балки? А мы — Алек и Маргрета Грэхем. Спасибо, что подобрали нас.

— Не будьте таким официальным Алек, — ответила женщина. — Далеко ли едете?

— Бесси, пожалуйста, следи за дорогой.

— Клайд, если тебе не нравится, как я гоню эту развалюху, я приторможу и дам порулить тебе.

— О нет, нет, нет! У тебя это здорово получается.

— Тогда заткнись. Или мне придется поставить тебя в угол, как в детском садике. Ну так как, Алек?

— Нам нужно в Канзас.

— Вот как! Нет, мы так далеко не едем, в Чемберсе мы свернем на север. Тут недалеко — миль девяносто. Но на этом пути — вы наши гости. А что ты собираешься делать в Канзасе?

(Что я собираюсь делать в Канзасе? Открыть кафе-мороженое… Вернуть мою возлюбленную в веру Христову, готовиться к Судному дню…)