Читать книгу - "Другая половина мира - Михаил Ахманов"

Многое, рассказанное Илларом, Дженнак знал — со слов мудрого Унгир-Брена или из книг, хранившихся в Храме Записей; но даже знакомое чаровало его и казалось неведомым. Быть может, потому, что лазутчик, в отличие от аххаля, не пытался ничего объяснять; он просто говорил — о снеге и льдах, о собачьих упряжках, влекущих повозки по глади замерзших рек, о подземном гуле и горах, извергающих пламя и дым, о странных животных — ящерице, плюющей ядом, об исполинском горбатом быке с разлапистыми рогами, что водится в тайонельских лесах, о черепахах величиной с тапира, из чьих панцирей можно сделать целых три доспеха, о гигантских медведях — одни из них назывались Длинный Коготь, а другие, обитающие в стране желтокожих туванну, — Серыми Великанами.

Так шли они день за днем, неторопливо и спокойно, и колдовское могущество лесов все больше подчиняло себе Дженнака. Он вдыхал теплый воздух, купался в нефритовых солнечных лучах, глядел на радугу, взметнувшуюся над крохотными водопадами; он слушал отрывистые крики керравао, птичье пенье, пчелиный гул над зарослями цветущей акации, стрекот белок и протяжный трубный зов оленей; он внимал рассказам Иллара-ро и видел сны. Сны, негромкий голос охотника и целительная мощь лесов успокаивали его; боль становилась меньше, и все реже он ощущал губы Вианны на своей щеке.

Боги, словно желая приободрить его, не слали устрашающих видений — вроде тех, когда он погружался в пламенные языки костра или трепетал в недоумении перед гигантским ликом Фарассы, увенчанным белыми перьями. В своих вещих снах Дженнак теперь плыл на корабле, и был тот корабль прекрасен, с блистающими перламутром бортами, с громадой синих парусов, исчерченных голубыми знаками. Вероятно, эти символы обозначали название корабля, но он не пытался их прочитать, словно чувствуя, что время для этого еще не пришло. Он стоял на кормовой надстройке, и судно неслось к восходу солнца, повинуясь его воле; он наконец-то принял решение, верное решение, и ноша ответственности и долга больше не тяготила его. Он плыл на восток, к неведомым землям, к Риканне!

Но однажды, на пятнадцатый или шестнадцатый день странствий, ему привиделось иное: высокие серые холмы Тегума, сторожевые башни-пирамиды над лаковой зеленью магнолий, и дорога Белых Камней, истекавшая светлым потоком меж городских насыпей и уходившая в лес, на юг, в Хайан. Посреди дороги стоял Грхаб, а за спиной его виднелась запряженная быками колесница — просторная, с плетенными из тростника бортами, украшенная длинным узким шилаком из перьев попугая. Грхаб стоял неподвижно, опираясь на свой железный посох, и глядел на ровные плиты дороги, словно кого-то поджидая; гладкошерстные быки нетерпеливо перебирали ногами, готовясь тронуться в путь. «Да будет с тобой милость Шестерых, учитель!» — беззвучно произнес Дженнак, протягивая к сеннамиту руки, и тот, кивнув, сделал шаг навстречу. Губы его зашевелились, но вместо слов раздался резкий вскрик какой-то птицы, пробудивший Дженнака.

Иллар уже готовил утреннюю трапезу — пару маисовых лепешек, мед и голубя, испеченного вчера над костром. Почувствовав взгляд Дженнака, он поднял голову, улыбнулся, пробормотал слова песнопения, коим положено встречать новый день; потом спросил:

— Благополучен ли ты, мой повелитель? Лесные духи не тревожили твой сон?

— Нет. — Приподнявшись, Дженнак поглядел на солнце, нефритовым кругом просвечивающее сквозь густую листву. — Сколько дней осталось до Тегума, Иллар? И сколько соколиных полетов?

— Два, мой ирт. Мы дойдем за четырнадцать дней, а если поторопимся — за двенадцать или десять. Но к чему спешить?

— Наставник ждет меня в Тегуме, — сказал Дженнак.

— Такого не может быть. Если твой наставник и обогнал нас, то ненамного. Он еще не добрался до Тегума, господин.

Дженнак сел, скрестив ноги, привычным жестом потер висок; сон покидал его, словно вода, истекающая сквозь крохотную трещину в сосуде.

— Ты прав, Иллар. Я имел в виду, что наставник будет ждать меня в Тегуме. Я его видел.

Брови лазутчика удивленно приподнялись.

— Говорят, — произнес он, — мудрейшие из аххалей способны проницать взглядом в любой из краев Эйпонны и видеть на поверхности вод или на полированном камне всякое место, какое они пожелают. Но как разглядеть то, что еще не случилось?

— В снах, Иллар, в снах…

История с Вианной повторялась; трудно утаить правду от человека, рядом с которым спишь, с коим дважды в день садишься на циновку трапез. Тень истины длинна, и трудно ее не заметить!

Они молча поели и тронулись в путь.

Во время дневных странствий Дженнак предавался размышлениям. Это занятие развлекало его не меньше, чем рассказы Иллара-ро; временами он перебирал в памяти услышанное от охотника и сравнивал с тем, что поведал ему Унгир-Брен и другие жрецы из Храма Записей, временами же, вспоминая Вианну, думал о том, сколь несправедливо устроен мир.

Почему боги забрали ее? Они, милостивые, всегда оставались добры к людям — и даже недостойные, потерявшие сетанну, искупали свои грехи по дороге в Чак Мооль и могли обрести там прощение, отдохновение от тягот земных и исполнение всех желаний. Но Вианна не относилась к их числу; она была цветком наслаждений, светлой искрой, пчелкой, несущей сладкий нектар с лугов любви, и в том заключались ее назначение и жизнь. Такие угодны Арсолану, солнечному богу, Заступнику, и таким благоволят остальные Кино Раа, даже грозный Коатль, владыка Великой Пустоты.

И все же она умерла…

Конечно, Шестеро Великих не желали причинить горе ему, Дженнаку; ведь в Книге Минувшего сказано, что боги явились в Эйпонну, дабы обучить людей ремеслам и искусствам, вложить в сердца их понимание доброго и прекрасного, объяснить, в чем заключается радость жизни… Разве не в любви? Разве не в счастье дарить и принимать дар наслаждения? И разве сами боги не признали эту истину? Разве не одарили они своей любовью смертных женщин в шести Уделах Эйпонны, породив потомков-долгожителей, владык над землями и племенами?

Но тут перед мысленным взором Дженнака вставало мертвое лицо его возлюбленной с капелькой крови на губах, вздымался склон фиратской крепости, усеянный трупами, катился бурый яростный вал всадников на косматых скакунах; сквозь трепетные лесные шорохи он различал воинственный рев горнов, мерный грохот барабанов, звон и лязг оружия, грозные выкрики сражающихся толп. Не только в Вианне заключалось дело; люди, подобные Оротане и Орри Стрелку, истребляли друг друга, а боги взирали на это с тем же равнодушием, с каким прибрежные утесы близ Хайана глядят в океанские воды.

Значило ли это, что боги не всесильны? Что в мире существует власть выше божественной?

Или, быть может, Кино Раа, взрыхлив почву и бросили в нее семена, удалились навеки в Чак Мооль и позабыли, что всякий земледелец должен следить за посевом, поливать и удобрять маис, выпалывать сорняки, чтоб урожай оказался щедрым?

Или, быть может, таков был план Шестерых: посеяв, незаботиться о всходах? Ведь люди — не маис; люди понимают, что есть добро и что есть зло, и они свободны в своих поступках… Возможно, боги знали, что человек сам должен установить мир и справедливость — только сам человек, и никто иной; и потому помощь богов заключалась не в повелениях, а в предостережениях и советах.