Читать книгу - "Рота Его Величества - Анатолий Дроздов"

Вера с Дашей многозначительно переглянулись, и я понял: Антон в опасности.

— Я тоже не женат, — сообщил я, но эта новость комсомолок не взволновала.

— Правда, что у вас в Петрограде дворец? — спросила Вера.

— Особняк, — уточнил я, чувствуя обиду за их реакцию.

— Большой?

— Два этажа.

— Сколько комнат?

— Восемнадцать.

Глаза их округлились.

— Вы там жили один?

— Почему? Брат, сестра, — стал перечислять я, — мажордом, повар, горничная… Полно народу!

— У нас на семью дают комнату, — вздохнула Даша. — Многие живут в общежитиях, по трое-четверо. Бывает и по десять.

«Знакомо», — подумал я.

— Вы оставили дом, богатство, чтоб перебраться в Союз? Добровольно?

Я виновато склонил голову.

— У нас многие этому не верят. Есть такие, что говорят: «Дурак!»

«Как они правы!» — подумал я.

— Не слушайте! — вмешалась Вера. — Сами они дураки! Во все времена были люди, которые пренебрегали положением, богатством ради того, чтоб быть с народом. Вы честный человек и не захотели угнетать веев…

— Ари не угнетают веев.

Она осеклась.

— У меня было время познакомиться с вашими учебниками, барышни! То, что в них написано, полный бред. Политическая власть в Новой России принадлежит ари, но промышленность, финансы и сельское хозяйство в руках веев. Это они установили для наемных работников десятичасовой рабочий день и платят им гроши. Веев угнетают сами же веи, ари всего лишь не подпускают их к руководству страной. Если б ари исчезли, ничего б не изменилось. Диалектика!

— У нас лучше?

— Гм! — сказал я.

Она смотрела требовательно.

«Обещал! — вспомнил я. — Ответить на вопросы…»

— Ваше политическое устройство справедливее, чем в Новой России. Бесплатные медицина и образование, пенсии для стариков и инвалидов. Нет безработицы, общественные блага распределяются равномерно. Беда в другом: благ мало! Все одинаково нищие.

Вера надулась:

— Вы неправильно понимаете ситуацию! Мы бедны из-за вас! Ваши цены на зерно…

— Хлеб можно вырастить самим!

— У нас мало земель!

— Земель немного, — согласился я, — но они плодородные. Ваши зерновые по качеству лучше импортных. Дело в другом. Вы собираете семь центнеров с гектара, в то время как веи — двадцать. Если б вы собирали четырнадцать, то строили б нормальные дома, а не пихали по десять человек в комнату. Двадцать центнеров с гектара принесли бы вам независимость от поставок продуктов. Тогда не вы бы просили зерно, а веи умоляли его купить — у них перепроизводство. Соответствующей была бы цена. Между Союзом и Новой Россией не стало бы вражды — за что воевать? Вам не понадобилось бы содержать огромную армию, а это не только расходы, но и отвлечение от процесса производства тысяч молодых, здоровых и образованных мужчин. Вот вам влияние экономики на политику. А как бы изменилась жизнь! При двадцати центнерах с гектара пирожные продавали бы на каждом углу и стоили они б копейки!

— Но почему? — воскликнула Даша. — Почему у нас не двадцать?

— Потому что сеют и убирают не крестьяне, а инженеры, рабочие и студенты. Вы ездите на картошку?

— Конечно! — сказала Вера. — Мы комсомолки!

— И разбираетесь в сельском хозяйстве?

— Ну… — смутилась Вера.

— Вы срываете с учебы студентов, забираете с заводов рабочих и инженеров, отправляя их на сезонные работы. Почему? На селе некому работать. Труд там тяжелый, а жизнь и того хуже. Крестьянин не заинтересован в результатах труда и при первой возможности сбегает в город, где сытнее и теплее. Если не может сбежать, выпихивает в город детей. Села вымирают. Вы заимствовали колхозный строй в самом худшем его варианте — периода тридцатых годов прошлого века. А теперь маленький пример: СССР, имея в избытке пахотных земель, завозил хлеб из-за границы. После развала СССР Россия хлеб покупать перестала, более того, экспортирует его. Что изменилось? Добавилось тракторов, комбайнов и другой техники? Ничуть! Увеличились субсидии сельскому хозяйству? Наоборот, уменьшились. Сельское хозяйство в России не является образцом для подражания ни для кого в мире, тем не менее хлеб есть. Почему? Изменились общественные отношения, у людей появился стимул производить больше. Это наука, барышни!

— Какая наука? — насупилась Вера.

— Марксизм!

— Мы изучаем марксизм!

— «Капитал» читали?

Барышни отрицательно покачали головами.

— Слава богу! У меня была знакомая, прочитавшая «Капитал», она его постоянно цитировала.

— И что? — заинтересовалась Даша.

— Мужчины обходили ее за километр!

Даша прыснула, Вера улыбнулась.

— Вы интересный человек, Илья Степанович! — сказала со вздохом. — Но не большевик!

Я развел руками.

— Вам у нас не нравится?

— Отчасти.

— А что нравится?

— Люди. Вы добры и отзывчивы: будучи бедными, готовы поделиться последним. Вы отправляетесь на комсомольские стройки, живете в палатках, возводите заводы и плотины, считай, на одном энтузиазме. Ваши отношения между собой просты и искренни: если вам кто-то нравится, вы говорите об этом вслух, если же нет, не таите камень за пазухой. Вы трудолюбивы и любознательны, вам интересно жить. Мне неприятно видеть, что такие замечательные люди живут впроголодь. Это неправильно, так не должно быть!

Барышни примолкли.

— У вас нет коррупции и казнокрадства, по крайней мере, в тех размерах, что мне приходилось видеть, — продолжил я. — Проворовавшихся чиновников вы расстреливаете, невзирая на чины и звания. И все же… — Я застучал пальцами по столешнице.

— Вам не хотелось бы здесь жить? — закончила Вера.

Я кивнул.

— Вам не на что обижаться! — Даша выразительно посмотрела на пустые тарелки и бокал.

— Да! — подтвердил я. — Меня не обижают. Мне создали условия, о которых вы можете мечтать. У нас с Антоном двухкомнатная квартира, а денег столько, что могу обедать в ресторане и даже угощать барышень. — Я вернул Даше ее взгляд. — Но я этого не заработал. Мне это дали, как некогда подарили особняк в Петрограде. А то, что не куплено за кровные, в любой момент могут отобрать. Я хочу зарабатывать сам. Мне не нужно многого. Дело, которым я хотел бы заниматься, семья, дом…

— Отдельный? — спросила Вера.

— Желательно. Не нужно восемнадцати комнат, достаточно четырех-пяти. Хочу, чтоб детям было просторно. Это плохо: иметь такое желание?