Читать книгу - "Белый огонь - Алексей Пехов"

Пожалуй, настал первый день, когда Дэйт больше не чувствовал боли.

Ребра перестали напоминать о себе каждую минуту, стоило ему лишь забыться, сделать вдох чуть глубже, чем следовало. Или во сне, когда он поворачивался с бока на бок и почти мгновенно просыпался – из-за ощущения, что кто-то ударил в грудь булавой.

Кости срослись, больше не докучали постоянным нудным и мучительным нытьем.

Отеки сошли с лица еще раньше, заплывшие глаза открылись, он снова мог видеть мир не через узкие щелочки, а синяки, иссиня-черные, стали сперва коричневыми, затем бледно-желтыми и почти полностью исчезли, остался лишь один, под левым глазом.

Нос зажил, кровоподтеки исчезли. Пальцы левой руки наконец-то могли сжиматься в полной мере и, не роняя, крепко удерживать предметы. Дэйт перестал страдать от простреливающих спазмов в предплечье.

Почки достаточно пришли в норму, чтобы не причинять постоянных неудобств, особенно на холоде, и лишь отсутствие пары зубов справа несколько тяготило его. Во всем остальном он перестал ощущать себя стариком, развалиной, мясницкой колодой. Бесполезным существом, о котором приходилось заботиться ежечасно: одевать, раздевать, мыть, смазывать раны, кормить и добывать птицу для бульона в местах пустынных и опасных.

Тусклый зимний свет мягкой кошачьей лапой трогал грязную полупрозрачную тряпку, висевшую на маленьком окошке, таком маленьком, что в него едва можно было бы просунуть голову. В очаге догорал огонь, но нагретые за ночь камни печи все так же щедро одаривали тесную комнатку теплом, а масляная лампа на грубом дощатом столе мягко и слабо мерцала сердцем светлячка.

Дэйт осторожно сел на жесткой лежанке и откинул несколько тяжелых коровьих шкур, служивших ему одеялом. От постели пахло потом и прелым сеном, а в комнате витал аромат сытного гуляша и вяленых яблок.

Протянув руку, Дэйт взял за ручку глиняный кувшин с широким горлышком, с краю отбитым, так, что можно было поранить губы, если быть невнимательным, и напился воды. В горле после долгого сна пересохло, и язык словно бы прилип к нёбу.

Что ему снилось? Он нахмурился, пытаясь вспомнить. Талорис? Полет на д’эр вин’еме? Кровавый бой на мосту в пещерах или синее пламя во дворце герцога и тени, убивающие солдат?

Беда в том, что ему давно не снился родной край. Лица дочерей. Детство. Хоть что-то светлое.

Дверь маленького лесного домика распахнулась, пропуская человека, принесшего снег на войлочных сапогах, а вместе с ним и стылый дух зимы. Он посмотрел на проснувшегося Дэйта, едва поклонился:

– Утречка доброго, милорд.

За ним появилась женщина, внимательно изучила Дэйта, тоже кивнула, но ничего не сказала, была немой. Оставляя снег на половицах, подхватила тряпку, сняла котелок с углей, поставила на стол. Показала бывшему начальнику охраны герцога, что ему надо поесть, пока не остыло.

– Уходим мы, милорд. Ваш друг только что приехал.