Читать книгу - "Мефодий Буслаев. Ожерелье дриады - Дмитрий Емец"

Даф мотнула головой, показывая, что не поняла. Хранительвздохнул. Ох уж этот ускоренный курс обучения. Что вообще можно выучить закаких-то двенадцать-тринадцать тысяч лет? Азы.

– Представь себе парня, который тащит в рюкзаке сороккилограммов общего груза, не считая своих вещей, – сказал онтерпеливо. – Ему кажется, что он такой мощный, на деле же рюкзак незаметнопомогает нести тот, кто рядом с ним днем и ночью. По мере того как пареньстановится сильнее, свет слегка расслабляет руку. Вначале он помогает всейладонью, затем четырьмя пальцами, затем тремя и, наконец, допустим, одним. Ивот уже парень едва ноги переставляет. Ему (и остальным) кажется, что онвыдохся и охилел. На деле же – стал сильнее.

– То есть ты считаешь, что Меф сейчас лучше и Троил поступилправильно, когда стер ему определенные воспоминания? – спросила Даф,внутренне бунтуя.

Котелок, которым Эссиорх зачерпывал песок, звякнул иостановился, мгновенно наполнившись шныряющими мальками. Хранитель встал иповернулся к Дафне:

– Совершенно верно. Я так считаю.

Даф уже справилась с собой.

– Ну и отлично! Тем проще нам с ним будетрасстаться, – сказала она. – Замолви словечко, пусть ему назначатхранителем Горазда. Горазд хотя бы мягкий. А то я почему-то опасаюсь, что емудадут Ратувога.

– Почему обязательно Ратувога? – удивился Эссиорх.

Он уже знал от Дафны о встрече со Шмыгалкой и о том, что ейпредстоит вскоре сделать выбор.

– Ну предчувствие у меня такое. Меф – конно-спортивный,и Ратувог тоже. Устроят друг другу гонки с препятствиями, только клочьяполетят. Мефа же, наоборот, смягчать все время надо, успокаивать, он и такрезкий, дерганый. Его спокойствие так, корочка, а под ней огонь… – сказалаДафна жалобно.

Эссиорх улыбнулся.

– А ты составь расписание, когда Мефа супчиком кормить,когда пустырник давать, и приклей Ратувогу на холодильник. Если у Ратувогаесть, конечно, холодильник, в чем я сомневаюсь, – посоветовал он.

Дафна ударила рукой по воде.

– Кто, я? Я? – вскипела она. – Да ни за что!Ратувог все равно все по-своему сделает: что толку его злить! И вообще, такэтой деревяшке бесчувственной и надо – пусть ее муштруют!

– А ведь тебе не хочется расставаться с этойбесчувственной деревяшкой! – заметил Эссиорх.

Дафна фыркнула, попытавшись наполнить фырканье всемнегодованием, которое у нее имелось. Вот только оказалось его совсем немного,потому что она отлично понимала: Эссиорх прав.

Позади них, в лагере, послышался крик. Это Улита в очереднойраз накинулась на Корнелия, который осмелился самовольно передвинуть ее вещи,сохнущие у костра на рогулине.

– А ну убрал свои ручонки от моих шерстиков, пока ятебя ими не накормила! – вопила ведьма со свойственной ей зашкаливающейгромкостью.

– Слушай, ты могла бы хотя бы не орать? –поморщился Корнелий.

Сказать Улите, что она орет, было большой неосторожностью.Хотя ведьма и голосила так, что ее слышно было в Муроме, однако при этом несчитала, что повышает голос.

– Ты мне рот не затыкай! Веснушки в коробку ссыплю! Вносу новые дырки просверлю!

Улита надвигалась на Корнелия, толкая его в грудь. Корнелийотступал, демонстративно зажимая уши. Лишь когда между ними вырос Эссиорх,ведьма согласилась успокоиться и, с видом полководца, одержавшего крупнуюпобеду, отправилась перевешивать свои шерстики ближе к костру.

В последние дни отношения Корнелия и Улиты постепеннообострялись, мало-помалу принимая гнилостные формы. Раза три Улита гонялась закурьером с рапирой, один раз скинула в реку и стала топить, всяких же брошенныхна землю мисок можно было не считать. Это стало уже в порядке вещей.

Меф нередко размышлял: отчего так? Почему Корнелия Улитатерпеть не может, а, допустим, Чимоданова переносит нормально, хотя вреда отнего больше. В конце концов, не Корнелий вчера прожег ей палатку и не онпокидал в костер все ее баллончики с лаками, устроив большой взрыв.

Под конец он пришел к выводу, что это не что иное, какревность. Обычная ревность любящей женщины к мужской дружбе. Улита хочетобладать Эссиорхом всецело, ни с кем его не деля и не понимая, что существуетдругое чувство, ей не подконтрольное. Если бы Улита могла, она посадила быЭссиорха в спичечную коробку и всюду носила бы с собой, изредка поднося коробкук уху и слушая, как он там скребется.

* * *

На четвертое утро Чимоданов, Ната и Мошкин упаковалисьбыстрее остальных и, побросав в «Вуоксу» гермы, оттолкнулись от берега.

– Плывите! Мы догоним! – крикнул Эссиорх, тольконачинавший скатывать свой спальник.

Как обычно, он готовил всем завтрак, потом возился скотлами, с палаткой – и получалось, что он собирается всегда последним.Корнелий, помывший сегодня три ложки, и Улита, вытянувшая из земли четырепалаточных колышка, уже успели обвинить его, что он копается и всехзадерживает.

Минут через тридцать «Свирь» и «Таймень» тоже были готовы.Меф, закончивший обжигать в костре консервные банки, чтобы они быстрее ржавели,залил угли и, вытолкнув «Свирь», ловко запрыгнул в нее животом. Даже ногиухитрился не намочить, что получалось не всегда.

Сережа быстро несла их между притопленными деревьями, частоцеплявшими днище. Чем дальше – тем топляка становилось больше. Они плыли где-тосовсем в лесной глуши, в низине. Река то сужалась, то расширялась, образуятихие затоны. Пару раз случалось, что Сережа разветвлялась, и не сразу можнобыло понять, куда плыть. Истинное же русло было порой таким узким и заросшим,что не верилось, что здесь река, а не завязший в глине ручеек.

На дне байдарки хлюпала вода. Даф, наклонившись, мочила вСереже разгоряченную ладонь. Желая ее развеселить, Меф незаметно сорвалкувшинку и накинул ей сзади на согретую солнцем спину. Даф вскрикнула ивыбросила кувшинку в воду. Буслаев огорчился, что его подарок не оценен. Помужскому свойству видеть главное, но не замечать детали, он как-то не подумал,что кувшинка не только красивая, но и мокрая.

В полдень впереди послышались ровный шум воды и чьи-токрики, далеко разносившиеся по реке. Эссиорх посмотрел на карту.

– Ага! Петров мост! – сказал он.

– А орет кто? – спросил Меф, подгребая к«Таймени».

– Кажись, Вихрова, – сказала Улита.

– А почему она кричит? Нас видит и радуется? –предположил Корнелий.

– Это навряд ли!

– Почему навряд ли?