Читать книгу - "Шмагия - Генри Лайон Олди"

— В обыкновенном…

К месту сражения Мэлис припоздала. Она всегда была скверной бегуньей, даже в юности. Проклиная возраст, хвори, болячки, ухабы и собственную дурость, ведьма доковыляла к дому Швеллеров в тот момент, когда пращники со стыдом бежали, а защитники хлопотали над бесчувственным колдуном. Вмешиваться Мэлис раздумала. Любой вдох рождал под ложечкой дикое колотье, ребра ходили ходуном. Из глаз текли слезы. Лезть врачевать, если сама такова, что краше в гроб кладут? — дудки! Добавишь обморочному своей дряни…

«Без нас его вылечат, рыжая». Этих столичных зануд колом не перешибешь.

Если честно, ведьма боялась. Так идут, замучившись терпеть, к сельскому зубодеру. Представляя клещи и припарки, видя воочию лапы спасителя, толстые и волосатые, зажимая страх в кулак и силой переставляя ноги. Пять лет жизни с Фортунатом, со дня ужасного знакомства на Ежовой Варежке, она ждала развязки. И сейчас, когда нарыв обещал лопнуть, взрослой, опытной, в трех водах мытой и в десяти щелоках полосканной ведьме хотелось спрятаться. Накрыться одеялом с головой и уснуть. Все закончится, успокоится, мы и проснемся. Или не проснемся вообще.

Лишь бы не ожидать.

Парня она заметила не сразу. Как бишь его? Ян? Янчик? Растерзан и всклокочен, Ян-Янчик не принимал участия в спасении замечательного, возлюбленного ятричанами колдуна. Он столбом торчал ближе к тупику, споря с какой-то девочкой. Утерев слезы, ведьма вгляделась, и ее прошиб ледяной пот.

Ян-Янчик говорил с лилипуткой Зизи.

Собственно, здесь нечему было изумляться. Китоврас Гриня минутой раньше умчался в погоню за пращниками, значит, легко предположить, что он, спасая подругу, привез ее именно сюда, к дому Швеллеров. Зачем? Кто их, китоврасов, поймет… Изумляться следовало другому: тишайшая, кроткая циркачка строго, даже можно сказать злобно выговаривала парню, еле сдерживаясь, чтобы не ухватить жертву за отвороты куртки. Для этого ей пришлось бы, наверное, слегка подпрыгнуть.

Парнишка мялся, как оплеванный. Пытался объяснить, прервать выволочку, оправдаться перед гневной лилипуткой. Складывалось впечатление, что наемный работник, пропив задаток и проспав сроки, топчется перед заказчиком, бормоча глупости. Вина Леонардова приживала, какой бы она ни была, мало волновала Мэлис. Но перед крохотной акробаткой ведьма чувствовала себя виноватой не меньше парня. Человек явился к честной ведьме снимать порчу, и что в итоге? Сперва карнавал, фальш-обряд с целью тянуть кота за хвост, потом этот кошмар, когда Фарт сослепу начал крыть чарами, а вредина-колдун (простите, мастер Андреа!) полез, значит, грудью на арбалет, дальше — бегство на китоврасе, прямиком в огонь побоища…

Устав бранить парня, лилипутка скорым шагом отправилась прочь.

Мэлис заступила ей дорогу:

— Дорогая Зизи! Поверьте, я глубоко сожалею…

Учтивым речам ведьму научил Цвях, преуспевший в вежестве. Однако закончить пассаж Мэлис не успела. Зыркнув на женщину, словно на неживое препятствие, тупую, бессмысленную помеху, малышка-циркачка извернулась совершенно немыслимым образом. Ведьму впечатало в забор дома Шишмаря, колотье в груди захлебнулось, уступив место мертвому удушью, глаза ослепли. В мозгу седая поляна одуванчиков взорвалась белыми «летунцами», закрутив лютую поземку.

— Вам плохо?

Ян-Янчик, или как там его, помогал ведьме встать. Вид у парня был аховый. Несчастней человека трудно и представить. Хотя нет, легко. Во всяком случае, Мэлис для этого понадобилось бы всего лишь зеркало.

— Овал Небес, у меня в печенках сидят ваши чудесные совпадения и сложные коллизии! — хотел сказать Андреа Мускулюс, лежа в постели и чувствуя, что подушка делается каменной, перина — шипастой, будто ежевельник на знакомой полянке, а луч солнца на стене вызывает бурчание в желудке.

Но не сказал.

— Родная моя, я вам глубоко сочувствую. Обратитесь в Надзор Семерых, злоупотребления магией по их части. Лично мне больше всего хотелось бы дождаться линьки и не возвращаться в вашу приветливую Ятрицу никогда в жизни!

Это он тоже очень хотел сказать.

— Ну почему именно я?

Это следовало спросить. Но неизвестно у кого. Малефик избегал риторических вопросов: от них волосы лезут. А спроси он, например, у лейб-малефактора Нексуса или у боевого мага Просперо: «Почему я?!» — ему бы ответили. Кратко и внятно. Другое дело, что ответ вряд ли бы доставил удовольствие.

Колдун вздохнул. От его вздоха у человека, менее занятого собственными проблемами, чем ведьма Мэлис Лимисдэйл, от сочувствия лопнула бы селезенка. А ведьма лишь уставилась на него, хлопая ресницами.

— Спасибо, сударыня. За искренность, за доверие.

Проклятье! Чуть не добавил: «Вы очень помогли следствию!»…

— Хочу вас успокоить: Фортунат Цвях получил… ну, скажем, индульгенцию. От лиц самого высокого звания. И поступил ко мне в подчинение, — здесь Мускулюс не удержался от крошечной мести, — с целью придать ясность известному вам делу. Выходит, вам не надо корить себя за разглашение. В случае успеха я останусь нем как могила, утаив толику открытых мне тайн.

— А в случае неуспеха? — жадно поинтересовалась ведьма.

«Ну ты и ведьма!» — хотел сказать Андреа. «Типун тебе на язык!» — хотел сказать Андреа. «Шли бы вы все к трубадурам!» — хотел сказать он. А вместо этого сказал:

— Я желал бы встать и одеться. Еще раз спасибо за откровенность.

Ему пришлось преодолеть изрядное сопротивление: благодарная Мэлис во что бы то ни стало желала помочь ослабевшему сударю в одевании.

И почти преуспела.

* * *

Солнце с грустью ковырялось в облетевших, лысеющих кронах деревьев. Кот Косяк и кобель Нюшка дружно лакали из одной лужи, игнорируя миску с водой. Двор пустовал. Должно быть, Цетинка у матери, а хозяин ушел в мастерскую. Магия-шмагия, битвы-бритвы, работа работой. Обойдя дом кругом, колдун принял салют от капралов, высунувшихся из окон боевого поста. Усмехнулся ласковой брани лилльчанок: красотки трясли решетки, борясь за право первой выразить опекуну свою признательность. После известных событий Мускулюс стал находить в стервозности вверенных ему девиц некую приятственность. А ведь еще недавно полагал барышень истинным наказанием!

Сейчас сплясал бы джигу на заборе, останься линька единственной заботой…

— А теперь все дружно водим хоровод вокруг капища!

Знакомый голос. Выйдя из ворот, колдун обнаружил весельчака-Яноша: взявшись за руки, четверо ребятишек во главе с парнем танцевали вокруг старой акации. Шлепая по лужам, вздымая брызги, детвора была счастлива. За левую руку Яноша держался Тиль Швеллер, за правую — «заячья губа», давняя поклонница шмагии; замыкали хоровод суровые карапузы. Ствол акации у земли был обложен камешками и обмотан полосками сыромяти. А движение танцующих шло посолонь. Приседали танцоры по очереди, в строгом порядке, не прерывая движения: сперва «заячья губа», потом — Янош, дальше — карапуз, Тиль, второй карапуз…