Читать книгу - "Стая - Ольга Григорьева"

Мимо протопали несколько урман – освеженные купанием, веселые, забывшие вчерашние беды. Один, тонкий в кости и самый молодой, проходя, зацепил Слатича за рукав, приветливо ухмыльнулся:

– Нашел свою герд уборов?

На щеках Слатича проступили красные пятна – то ли от купания, то ли от смущения.

– Тьфу, дурак, – обиженно буркнул он и на всякий случай отстранился от притки. – Ты знаешь, что значит «герд уборов»?

– Женщина, – ответила Айша.

– Тем более дурак, – обиделся Слатич, повертел башкой, пыхнул: – Ну, я пойду. Еще свидимся. – И тяжело потопал за ушедшими урманами. Отойдя подалее, прибавил шаг, окликнул приятелей: – Тортлав!

Нагнал, оживленно махая руками, принялся что-то рассказывать. До Айши донесся дружный хохот.

Ей смеяться было не с кем. Зато искупаться, как все, она могла, надо было только отойти подальше от мужиков да сыскать кустики иль валун, чтоб прикрывали с берега.

Валун нашелся быстро – большой, поросший мхом и похожий на огромную человеческую голову, по ноздри вошедшую в землю, он запирал от реки и от шумно плескающихся мужчин неглубокую лагуну с чистой водой. Притка обошла валун слева, цепляясь руками за его края, осторожно потрогала воду ногой. Пальцы царапнуло холодом. Только теперь Айша ощутила собственный запах – смесь пота, гари и чужой, уже гниющей, крови. Другой одежды у нее не было, но надевать после купания грязную Айше не хотелось. Она стянула юбку, присела на корточки. Одной рукой придерживаясь за кустики, робко вылезающие из-под валуна, прополоскала юбку в лагуне. С размаха шлепнула на округлый бок камня – чтоб сушилась. Приподняв края нижней рубашки, спрыгнула в лагуну. Холод маленькими иголками заколол кожу, приятно пощипывая, пробрался под одежду. Айша присела, поплескала водой на плечи, резвясь, сунула нос в воду, затем все лицо. Открыла глаза, разглядывая покрытое камешками дно. В воде ее рубашка раздулась и теперь смешным колоколом окружила ставшие невероятно тонкими ноги. Айша засмеялась, пуская мелкие пузырьки воздуха, вынырнула. Набрякшая влагой тяжелая коса тянула голову назад, на затылке кожа зудела и чесалась.

Будь ее воля, Айша уже давно обрезала бы косу, оставив волосы свободно свисать до плеч, как у мужчин. Ей не нравилось каждый день заплетать косу, путаясь в длинных волосьях и раздирая бесчисленные колтуны, но так велел обычай. Глупые люди полагали, будто Велес оберегает лишь тех, кто почтителен к своим волосам. Но уж кто-кто, а Айша знала наверняка – все это выдумки! Велес и думать не думает о мелких никчемных людишках. Забирает приношения, слушает хвалебные песни о себе, наблюдает за ними, как наблюдает за муравьями маленький глуздырь, впервые увидевший муравейник. Может и палочкой в нем поковыряться, но уж точно не станет обращать внимания, у кого из муравьев тоньше лапки или длиннее усики. И Велес не глядит, у кого волосы длиннее, а у кого короче. На самом деле людей оберегают вовсе не боги, а те, кто куда ближе богов, – кромешники да духи ушедших в ирий родичей. Уходя, душа касается поцелуем всех, кто был ей дорог на земле. Этот след и оберегает оставшихся от бед да напастей. А ежели человеку станет совсем худо и он сердцем возмолит о помощи, то след поцелуя засияет так ярко, что доберется до ирия и вызовет из ирия душу, его оставившую…

Холод пробрался сквозь кожу, принялся покусывать икры и ступни. Похлопав руками по воде и полюбовавшись взметнувшимися в утренний туман брызгами, притка схватилась за кустик, принялась вылезать, В последний миг скользкий от ила камень-ступенька улизнул у нее из-под ног, Айша вскрикнула, опрокидываясь обратно в воду. – Держись!

Орм поймал ее одной рукой за запястье. За другую его руку Айша ухватилась сама, подтянулась. Орм выудил ее из купели, поставил на ноги рядом с собой.

Вода стекала с Айшиной рубашки, ручьями бежала по камню, тянулась к оставленной вотчине. Вслед за нею потянулась и ткань, прилипла к телу притки, облепила ее маленькую, упругую от холода грудь с острыми сосками, узкую талию, бедра – еще не раздавшиеся, по-мальчишески узкие, – плоский живот, длинные ноги.

Орм стоял близко, ощупывал ее взглядом, и в этом взгляде было что-то такое, отчего Айше стало трудно дышать, а замерзшая кожа вспыхнула огнем. Чтоб удержаться и не свалиться обратно в лагуну, ей пришлось придвинуться к Орму, почти коснуться его грудью, Однако, даже не касаясь, она чувствовала, как под его кожей – темной от морского ветра и солнца – переливается неведомая, но уже покорная ей сила, как в его груди ровно и гулко, словно приказывая откликнуться, бьется толчками сердце.

Будто завороженная, Айша подняла руки и положила их на грудь урманину.

– Ты следишь за мной, – сказала хрипло.

Не дожидаясь ответа, пробежала пальцами по его груди, миновала темную и страшную рану на плече, скользнула пальцами по шее, добралась до лица, коснулась влажных волос. Закрыв глаза, вымолвила, прислушиваясь к льющимся через пальцы ощущениям:

– Ты нравишься мне. Ты сильный, красивый, смелый… Если ты захочешь – ты возьмешь меня – ты многих так брал… Но ты – не тот, кто мне назначен. И буду я с тобой или нет – это ничего не изменит, Я уйду к тому, кто мне назначен, и тогда Белая отойдет от его плеча, уступив мне дорогу, и я сама стану ею…

Осознав сказанное, Айша отшатнулась, испуганно прикрыла ладонью рот. Она говорила точь-в-точь как дед, повторяя его давнишние слова, но она вовсе не вспоминала их, она сама так чувствовала! Старик не заговаривался – он предсказывал…

Сильные пальцы Орма взяли ее за подбородок, повернули голову так, чтобы увидеть ее лицо. Айша не отворачивалась, Смотрела в серые глаза ярла, глотала слезы, понимая, что теперь ничего не изменишь, и предсказание деда сбудется, и ей не суждено узнать любви, а суждено только узнать того, чью Белую она отгонит прочь, не позволив перевести его через кромку. А затем она сама займет ее место, став невидимой и самой нежеланной его спутницей…

«Будет он старый или молодой, добрый или жестокий, красивый или урод – не в твоей воле решать. Твое назначение – найти его. Для этого ты оставишь нас, для этого уйдешь… » – звенели над ухом слова деда.

Жесткий голос Орма перебил их, смыл речной волной:

– Ты говоришь о Бьерне?

– Не знаю, – притка всхлипнула, не опуская головы, вытерла ладошкой ползущую по щеке слезу.

Пальцы Белоголового впились в ее плечи, словно вороньи когти, стиснули, причиняя боль.

– Врешь!

Ей казалось, что он кричит, поэтому в ответ она тоже закричала, продолжая беззвучно плакать:

– Нет! Я не знаю! Ничего не знаю! Не знаю, кто он, и не знаю, кто я! Мне сказали, что я… Что я…

Этих страшных слов, отбрасывающих ее обратно, в оставленный в прошлом холодный мрак, она не могла повторить. Чувствовала – скажет, и все сбудется, подтвердится, станет правдой, от которой она уже не сумеет убежать или прикрыться…

– Я ничего не знаю! Но это – не ты… Не ты… – Ее голос стал слабеть. Вздрагивая и прерывисто всхлипывая, она уткнулась носом в грудь урманина, прильнула к нему, ощутила жар, ползущий от его раны, выдохнула: – Я знаю, что теряю тебя… Но ты – не он, ..