Читать книгу - "Старая дева - Даниэль Брэйн"

— Я с ним за один стол не сяду, — выплюнул Анатолий, чему я тоже, разумеется, не поверила. Есть — возможно, но за игральный — только намекни. — Душегуб, подлец и убийца.

Я приподняла брови. Слишком картинно, Анатолий поморщился. Я бы тоже поморщилась своей поганой игре.

— Что, брат? Вина графа в смерти графини не доказана.

Я ждала, что он мне ответит, но он поднялся и быстро ушел, бросив на меня на прощание ненавидящий взгляд. Я услышала, что он словно столкнулся с кем-то, и через пару секунд перед мной появилась Анна с подносом. Губы ее были поджаты, будто она вляпалась в кучу дерьма.

— Принесла нелегкая, — проворчала она. — Вот по промыслу Преблагого все деньги сгорели, так лучше так, чем игры-то черные, тьфу! — Она поставила на столик горшочек, по запаху с какими-то пресными овощами, и спросила: — Али в доме будете ужинать?

— Нет, Анна, здесь… постой, поставь это все и вот что мне скажи…

Анна проворно накрыла на стол, выпрямилась, опустила поднос, ожидая моих расспросов. Я медлила. Были вещи, которые я не могла не знать, и спрашивать стоило осмотрительно.

— Что за дела у графа с моим братом, помимо… игр?

— А то не знаете? — удивилась Анна. Я прикусила язык. — Но-о, — протянула она совсем как Лука, — так-то вы всегда на то смотрели как на блажь, что вы, что ваш батюшка-барин покойный. То и делами-то не назвать, а про прочее знать не знаю, барышня. Что та Анастасия? Старше его, ну красавица, ну богатая, так никто, кроме барина, сие и за любовь-то не почитал. А барин ей стишки, а барин ей прогулки. Насмотрятся там у себя в городах всяких теятров и любить начинают… Ну вышла она за графа себе на погибель. Он что? Титул да спесь, а земель тех у него было на едину корову, и то бедной скотине жить впроголодь. А как графиня-то померла, так он вон развернулся, — и тут же Анна перешла к более интересной ей теме: — А девочка, девочка, барышня, никак Ольга? Что, признал ее барин? Неужто?

— Признал, признал, — пробормотала я. Бедная Анастасия. Вот и выбор вам, барышни: игроки и пропойцы. Совет да любовь.

Старой девой быть спокойнее. Барышня Нелидова немного подняла в моих глазах свою репутацию.

— Так, барышня, что те баре? — продолжала Анна взволнованно, получив ответ на свой вопрос. — Вон, барин за графиню покойную графа убить готов, а как в карты играть — то к нему, к нему… Вот и думай, проще бабой быть али как вы, помещицей…

— Старой девой, — улыбнулась я. — Проклятой. Да?

Анна прикрылась подносом как щитом.

— Да, — уверенно объявила она, косясь на меня настороженно. — Пошто барей-то в мужья брать, барышня? Что не пропьют, так проиграют, а что не проиграют, так продадут. Вон Лука — и тверезый, и работящий. А что мужик барский — так и хорошо. Поди нам при вас-то плохо? Степанида, та как есть дура безголовая, тьфу! — закончила она презрительно и опустила поднос. Прекрасно, потому что я чувствовала себя неуютно: хоть нас и разделял стол, но мне все казалось, что Анна в ажитации возденет руки и меня этим подносом приложит для убедительности.

Анастасия, покойная графиня, была богата… а граф сидел на таком клочке земли, что ни о каких аферах и думать не мог, пока не женился… Свел жену в могилу, унаследовал земли, а теперь что ему нужно? Моя земля?

Анна ушла, все ворча, что барин, конечно, всегда образованный, но толку с него как с козла молока, и непонятно было, что она хотела мне этим сказать, но скорее всего, она просто не имела возможности скрыться, как это сделал Лука, и хоть как отвела душу. Я открыла горшочек, отпила терпкий морс — Анна решила, что диета моя закончилась, а может, она смотрела, что готовят на церковной кухне и повторяла за ними. Жуя овощи и совершенно не отличая их вкус, я думала, думала…

Неприязнь Луки и Анны к барину объяснима. Анна и вовсе перестала меня стесняться и выложила правду-матку как есть. Лука более дипломатичен, а вернее сказать — осторожен, поэтому тихо слинял. Я решила, что ни Луку, ни Анну не продам, хоть режьте. А Федоту надо скорее дать вольную…

И я вспомнила про таинственную женщину в церкви. Она тоже хотела вольную — и как так? Кого со двора не прогонишь, кто хоть в бега готов.

Я надеялась, что Анатолий долго здесь не пробудет. В прошлый раз, если мне не изменяла память, по рассказам дворни он даже не останавливался в отчем доме и сразу поехал к графу играть. Если они так враждуют, почему граф привечает его? Ему все равно, кого раздевать до нитки? Но карты предполагают доверие. Или дворянская честь — копни, и нет никакой?

Мне следовало предупредить о возможных проблемах с Анатолием отца Петра, поэтому я быстро доела, поправила свой наряд и отправилась в церковь.

Шла служба. Анатолия среди прихожан ожидаемо не было, зато, что удивительно, я увидела Никитку. Прежде я его в церкви не замечала, но если и изумилась, то не слишком. Каждый имеет право прийти сюда, даже крепостной отрок. Впрочем, детей действительно было несколько, и я вспомнила, что хотела их прослушать — забыла.

Отец Петр кивнул мне благожелательно, и настроение мое скакнуло вверх. Что бы там ни было, он на меня не сердился, хотя, право слово, я была виновата. Обманула монахиню, переоделась мальчиком, следила за кабинетом священника. Стыд и позор. Службу я достояла, даже немного смогла помолиться, а затем дождалась, пока прихожане закончат осаждать отца-наместника, пусть время и не терпело.

— Вот, Елизавета Григорьевна, — начал было отец Петр, указав рукой на детей, но я замотала головой:

— Поговорить бы, отец.

Он смерил меня внимательным взглядом. Я приготовилась к справедливой каре.

— Пойдем.

Мне никак не удавалось увидеть таинственного старца Власа, а хотелось бы поглазеть на человека, из-под кисти которого выходили такие изумительные картины. Но я просто закрыла дверь и с порога выдала:

— Простите, отец. — Отец Петр многозначительно наклонил голову. — За… за ту ночь. И за мой вид. И за… за то, как я… добыла эту одежду.

— Преблагой наставит, он и простит, — отмахнулся отец Петр. Видимо, ему не хотелось заниматься моими грехами.

— Мой брат, — перешла я к пункту два. — Он приехал, привез внебрачную дочь, ее я хочу оставить у себя — ему ребенок не нужен. И… — я облизала губы, не представляя, как я потребую: не давайте денег, отче, моему брату. — Те деньги, что я вам дала на сохранение…

— Чья рука дает, та и получает, — отец Петр был серьезен, но глаза смеялись. — Премудрейший милостью своей справедлив. О том не печальтесь.

Я улыбнулась. Хоть это…

— И вот что, Елизавета Григорьевна, — продолжал отец Петр, и веселье в его взгляде потухло. Он подошел ко мне, положил руку на плечо, и мысли мои ахнули и разбежались. — Что Преблагим заповедано, помните? Душа невинная по незнанию и не по злому умыслу скверное творит.

Я нахмурилась. К чему это он сказал?