Читать книгу - "Муравьиный лабиринт - Дмитрий Емец"

Философия начинается с удивления.

Аристотель

Яра проснулась от ощущения, что кто-то перышком, извлеченным из подушки, щекочет ей нос.

– Сейчас буду бросать в кого-то кирпичами! Я в два часа из нырка вернулась! – серьезно предупредила она, несколько смягчая тон, поскольку не исключала, что это может оказаться Ул.

Но это был не Ул. И вообще не человек. Яра провела рукой по носу и смахнула на одеяло большого муравья. Красно-бурый, с крупной головой, темным брюшком и непрерывно шевелящимися усиками. Муравей не просто полз по ее носу, но и тащил за собой сосновую иголку.

– Откуда ты взялся? В ШНыре, что ли, живешь? На улице – метровый снег, – зевая, спросила она и посмотрела на часы.

Было уже время завтрака. Яра некоторое время взвешивала, чего хочет больше: есть или спать. Оказалось, что есть. Пока она одевалась, муравей бегал по одеялу, точно копье таская с собой свою иголку. Он явно что-то искал.

Потом Яра выбросила муравья из головы, но, когда вышла в коридор, вновь ощутила, что нос ей что-то щекочет. Скосила в сторону губы, чтобы вместе с ними скосился и нос, и левым глазом разглядела на кончике носа рыжего муравья, несколько смазанного от того, что глазу приходилось смотреть совсем близко. И опять с иголкой.

Она стала медленно поднимать руку, чтобы щелкнуть по нему. Муравей напрягся. Яра увидела, как он грозно привстает, готовя к бою полное кислоты брюшко. Яра медленно пронесла руку мимо носа и, притворяясь, что ничего не замечает, пригладила назад волосы. Муравей несколько расслабился, и именно в этот миг она резко дунула.

Не ожидавший этого муравей, кувыркаясь, перелетел на висевшую на стене фотографию. Яра впервые внимательно вгляделась в нее. Надо же! Это курс Кузепыча! Она не подозревала, что у Кузепыча уже тогда были смешные поросячьи щеки и вытаращенные глаза. Больше никого на фотографии не узнала и предположила, что остальные погибли или ушли. Хотя нет: вот этот дядька, кажется, занимается на Дону разведением пегов. Точно! Она видела его как-то мельком. Громкий такой, усатый, хохочет, точно в железную бочку.

Яра рассмеялась и спустилась в столовую. Суповна расшвыривала по тарелкам добавку и устраивала разбор полетов Кузепычу. «Надо же! Никак от него не отделаешься!» – подумала Яра.

– Ах ты, вша румяная! Молока дитям не мог купить! Гречку всухомятку трескають! Я табя еще мальчишкой помню, утроба ненасытная! Думашь, забыла, хто у меня консервы крал?

Кузепыч сопел и, бурея от гнева, крутил в пальцах ложку, однако рта не раскрывал, зная, что спорить бесполезно. Она только еще больше развоюется.

– А ну кто тут ложку портит! Положь, тебе говорю! – закричала Суповна и, выхватив у Кузепыча завязанную узлом ложку, легко развязала ее опытными узловатыми пальцами.

Обычное место Яры было занято девицей Штопочкой, которая мрачно обгрызала мясо с огромной говяжей кости. Для Штопочки Суповна готовила отдельно: накормить ее можно было только мясом. В идеале, как шутили, сырым, но и вареное она тоже уважала.

Яра подсела рядом с Афанасием. Макс с Улом уже позавтракали. Обычно веселый, Афанасий выглядел подавленным. Сидел и ковырял ложкой в каше с таким видом, словно выуживал из нее чьи-то вставные зубы.

– Неудачи на любовном фронте? – спросила она.

Афанасий горько усмехнулся.

– Хочешь поспорить?

Спорить Яра не стала. Он продолжал с ненавистью ковырять кашу.

– С Гулей что-то? – спросила Яра через некоторое время.

– С Гулей все прекрасно, – кисло отозвался Афанасий. – Хотя нет. Она недавно встала. У нее паршивое настроение. Ну ничего! Скоро выпьет кофе, съест молочную шоколадку и начнет дико ржать. Это произойдет где-то в 8-45, самое позднее в 8-50.

Он внезапно хихикнул – резко, точно чихнул – и быстро взглянул на часы.

– Так и есть. Без четверти. Потом будет ходить по магазинам и биться об заклад, что в запечатанной пачке с жвачкой окажется муха. Или что заведующий магазином сейчас сядет на йогурт. Почему-то на второе спорят почти всегда…

Яра с тревогой смотрела на Афанасия. Он говорил сухо и злобно, и это беспокоило ее куда больше, чем само содержание.

– А вечером Гуля придет домой и осознает, что жизнь не удалась. Что ее подруги уже замужем и сидят с детьми, или где-то учатся, или что-нибудь такое в том же духе. А вот она совершенно одинока, и никто ее не любит, кроме определенного списка людей, который ей глубинно не интересен, ибо не покрывает ее духовных потребностей! Что такое «духовное» – она при этом абсолютно не понимает!!! Ей кажется, что человек, припершийся в музей, испытывает «духовное удовольствие»! Слышишь, духовное, а не бедненькое душевное! И снова слезы, обкусывание ногтей и паршивое настроение. Потом вдруг спохватится, что у нее есть только я, бедная несчастная сиротка из ШНыра, и меня надо жалеть, сдувать с меня пылинки, целовать меня в мои несчастные вумные глазки, которые ей выгодно считать голубыми, потому что у нее цветовой кретинизм! А потом будет жрать шоколад, обзванивать всех своих подруг и спорить с ними, что у них в ванной сейчас прорвет трубу…

– Ты ее не любишь? – спросила Яра внезапно.

Афанасий поморщился. Играться с кашей уже бросил и теперь катал хлебные шарики.

– А что, любить и видеть недостатки нельзя?

– Можно. Но лучше не злоупотреблять. Выгоднее видеть у людей только хорошее. Все равно опереться можно лишь на это.

– Возможно, у тебя как-то иначе, но у меня круглосуточной любви не получается! Я полюблю ее через… – Афанасий снова посмотрел на часы, – уже довольно скоро. Так что не беспокойся! Я всю эту чушь сейчас несу, а сам собой втайне любуюсь, какой я сложный! Хотя чего тут сложного? Табуретка и то сложнее! У меня сейчас состояние № 4. Или нет: № 6. № 4 – это когда гормоны на гармошке играют.

– Откуда знаешь?

– Да уж знаю… – кисло отозвался Афанасий. – Я теперь все про людей знаю! Каждый человек – это цепочка из четырех, пяти, шести состояний, которые повторяются по кругу. Шесть мыслесостояний – если человек сложный. Если простой – три. Даже Пушкина, я уверен, можно разложить как по нотам, и будет их от силы штук восемь. Какой дурак придумал, что люди сложные? Простые мы, как это вот!