Читать книгу - "Кудеяр. Вавилонская башня - Феликс Разумовский"

Новый год миновал, не принеся городу осязаемых перемен.Погода и природа не пожелали отметить условную временную границу, придуманнуюлюдьми, никакими экстраординарными явлениями. То, что в одних районах наряжалиоблепленные снегом ёлки, а в других впору было наряжать, как где-нибудь вАризоне, пальмы и кактусы, за экстраординарное явление теперь не считалось.Так, лишний повод для шуток и анекдотов.

Зато мало-помалу надвигался другой праздник, уже некалендарно-условный, а самый что ни есть настоящий: двадцать седьмое января,день освобождения от фашистской блокады. В этом году дата не собиралась бытькруглой, тем не менее о празднике начали говорить и писать намного раньшеобычного. И как писать! Молодые проворные репортёры отыскивали ветеранов непросто затем, чтобы, как раньше, кратенько расспросить о былом да присовокупитьдежурное сетование на по-прежнему нелёгкую судьбу героических стариков. В этомгоду всё было иначе. Спустя шестьдесят с лишним лет у дряхлых бабушек и дедушекна полном серьёзе спрашивали совета. Не формального, как когда-то: «что выможете пожелать молодым», – а вполне конкретного совета по вполнеконкретному выживанию. Физическому и духовному.

Город снова почувствовал себя в блокаде. И взывал к опытутех, кто подобное уже «проходил»…

У Льва Поликарповича Звягинцева отношение к предстоявшемусобытию было весьма непростое. Наверное, оттого, что на этом празднике – вот ужбез преувеличения празднике жизни – он очень долгое время был официально чужим.Это притом, что блокадного лиха он успел хлебнуть полной чашей. И что такоеДорога жизни через чёрный и жуткий ладожский лёд, знал не понаслышке. Вся штукав том, что на Большую землю его вывозили в составе спецприюта для таких же, какон сам, «враженят». В итоге удостоверение блокадника Лев Поликарпович получилаж полвека спустя, в девяносто шестом, когда в эпопее со сталинскимирепрессиями ставились окончательные точки над «ё». До тех пор публику вроденего к всенародным торжествам старались особо не подпускать…

А кроме того, сами обстоятельства эвакуации были такими, чтолучше вовсе не вспоминать. Прямо скажем, откровенно выпадали они из общегогероического контекста. Но как не вспоминать, когда с экрана самоотверженноработающего телевизора тебе в каждом выпуске новостей только и твердят проблокаду? Да и детская память – слишком цепкая штука. Её вся последующая жизньне сотрёт.

От улицы Жуковского в северном направлении, как зубьяреденького гребешка, отходит несколько улиц. Здесь нет особых архитектурныхчудес, сюда редко сворачивают автобусы с импортными туристами. Застройкабольшей частью дореволюционная, восстановленная в том же духе после войны и –до сих пор жилая. Несмотря на близость к Невскому, популярности у питерскихбогатеев этот район не снискал. В своё время здесь было решительно невозможно приватизироватьжилплощадь. Почти в каждом доме или останавливался, или проводил собрание, илипо крайней мере разок гостевал какой-нибудь известный революционер, игосударство грудью стояло на страже мемориальных квартир. Могло ли онодопустить, чтобы подобную квартиру выкупил какой-нибудь «малиновый пиджак»,сделал евроремонт – и окажется утрачена дырочка от гвоздя, на который вешалакогда-то пальто Надежда Константиновна Крупская?..[39] Оттогоздесь доныне полно мемориальных досок по наружным стенам, а внутри таятся дебриникем не расселяемых коммуналок. В коммуналках доживают век те самыеблокадники, так и не дождавшиеся многократно обещанных отдельных квартир.

В целом район производит впечатление не самого приветливого,особенно в слякотную и хмурую питерскую зиму. Но есть здесь одно местечко,овеянное уже откровенно мрачноватой, чуть ли не готической аурой. Его отличновидно с улицы Жуковского, но почти никто не поворачивает в ту сторону головы, азря.