Читать книгу - "Не хочу быть полководцем - Валерий Елманов"

Увидев меня, он инстинктивно схватился за саблю, но вытащить клинок из ножен не успел.

– А мы уж и не чаяли в живых тебя застать, княже. – Откуда-то сбоку вышел старый знакомый Пантелеймон и, заметив наполовину выдвинутый клинок у остроносого, успокаивающе махнул ему рукой. – Охолонь. То гость нашего князя, княж Константин Юрьич. Вишь какой бедовый, хошь и фрязин. Как прослышал, что беда на Русь идет, тут же к нам, – похвалил он меня и упрекнул остроносого: – А ты за сабельку сразу. Негоже оно так-то. Я сичас до князя. – Это он снова мне. – Ежели почивает, будить не стану, а ежели проснумшись, думаю, обрадуется беспременно. – И он нырнул в шатер.

– Вот и свиделись, – сказал я остроносому.

– Ага, – подтвердил тот скучающе и повинился: – Ты уж прости, княже, что я так вот тебя повстречал. Не признал сразу, что ты тоже из наших.

– Зато я тебя сразу признал, – сообщил я многозначительно. – И не из ваших я, еще чего удумал.

– Ах вон ты о чем, – фыркнул он пренебрежительно. – Так ты опоздал. Я в ентом сам князю повинился. Пал в ноги и все яко на исповеди.

– И что, простил? – удивился я.

– Поначалу не хотел, – сознался остроносый. – А опосля рукой махнул. Ежели ты, сказал, кровь за Русь прольешь, то скощу я твои грехи татебные.

Я задумался. Вообще-то мог Михайла Иванович так поступить. В его натуре это. От широты русской души взять и простить татя… хотя постой. Разбойник разбойнику рознь. Один лишь грабит, а за другим кровавый след стелется. Ох, сомневаюсь я, что он и душегуба вот так же…

– А про невинно убиенных Дмитрия Ивановича и Аксинью Васильевну Годуновых ты тоже сказывал? – осведомился я.

– Помер все же Дмитрий Иванович! – горестно воскликнул он. – Упокой господь душу раба твоего. – И он, сдернув с головы шапку, размашисто перекрестился. – Да ты напрасно на меня помыслил, будто я это их. Зачем? Я и атаману сказывал: не лезь наверх, – вздохнул он. – Взяли бы ларец твой, и всех делов. На кой оно мне, души христианские губить?

– На меня однако ты сабельку поднял, – не унимался я.

– Поднял, – не стал спорить он. – Но тут иначе никак. Ты на пути моем стоял и дорожку уступать не собирался. Куда ж мне деваться? Заяц и тот задними лапами охотнику брюхо вспороть может, мышь, если ее в угол загнать, в бой кидается, а я человек. Пододвинулся бы ты – ей-ей, не тронул. Но я так мыслю – что было тогда, то быльем поросло.

– И ларец порос? – язвительно спросил я, но остроносый был непрошибаем.

– И он тоже. Я ведь им так и не попользовался. Когда меня с ферязью твоей чуть не пымали, ушел я от греха из тех мест. Так он и остался закопанным в лесу лежать. Да и гоже ли ныне об этом вспоминать, – заметил он примирительно. – Вон какая беда на Русь пришла. О ней мыслить надобно, яко от ворога отбиться, а ларец… Ну съездим мы в костромские леса, выкопаю я его да привезу тебе в цельности и сохранности. Так что, мир? – осведомился он и застыл в ожидании с протянутой рукой.

Вообще-то в чем-то он был прав. Сейчас и впрямь не время заниматься сведением счетов. К тому же не факт, что он участвовал в убийстве Годуновых – все могло произойти именно так, как он рассказывает. Я действительно стоял на его пути. Тут тоже понятно. Получается, что он никакой не убийца, а лишь грабитель. Опять-таки неизвестно, что вывело его на большую дорогу. Может, с голоду помирать не захотел. Словом, хватало нюансов.

Вот только пожимать ему руку мне почему-то не хотелось. Категорически. И улыбка у него какая-то наглая, и серые глаза чуть навыкате тоже наглые, даже стоял он нагло. Или, может, я придираюсь? Может, ларец простить не могу, потому и вижу в нем одно плохое? Я еще раз посмотрел на протянутую руку и твердо решил – пожимать не стану. Уж очень с души воротило. Вот не стану, и все тут.

– Перемирие, – сердито буркнул я.

Хотел добавить еще пару ласковых, но тут из шатра высунулся Пантелеймон и приглашающе махнул мне рукой, после чего я немедленно выкинул из головы все посторонние мысли и шагнул внутрь, за полог.

Болотистая низменная Мещера – не самое лучшее место для воинских станов, но в этот день мне было не до комариных полчищ, которые назойливо гудели даже в княжеском шатре. Мне вообще было ни до чего, кроме самого Воротынского, на убеждение которого я вбухал все свое вдохновение, ну и фантазию тоже, живописуя, как я повстречался со смертельно раненным сакмагоном, как он успел прошептать мне только одно слово «татары», после чего скончался прямо на моих руках, и как я потом удирал от их разъездов.

Михайла Иванович оказался на редкость неблагодарным слушателем. Он то и дело перебивал меня разными скучными вопросами, не давая как следует разойтись, а также ядовитыми комментариями вроде «у страха глаза велики». Это он о примерном количестве их войска, которое мне удалось подсчитать. Однако я был упрям, вдохновение мое – неисчерпаемо, и в конце нашего разговора он все-таки мне поверил. Правда, не во всем и не до конца. Это я про огромное, тысяч на пятьдесят, не меньше, войско татар. Но зато в самом главном – обошел крымский хан наши полки – не усомнился.