Читать книгу - "Похищение Афины - Карин Эссекс"

— Мне пора идти, — сказала я Фидию.

Тот, едва выйдя из Парфенона, расчихался от пыли, забившей нос. Скульптор выглядел утомленным и явно нуждался в послеобеденном отдыхе. Капли пота выступили на его лбу, становившемся все выше из-за редеющих волос. Фидий отнюдь не казался стариком, но именно в тот день мне пришло в голову, что он уже далеко не молод. Я понадеялась, что его огромный труд принесет ему признание, которое он заслужил и к которому стремился, не слишком поздно, а тогда, когда этот человек еще будет в силах насладиться его плодами.

— Раз ты оставляешь Акрополь, зайди посмотреть на новую статую, изображающую трех граций. Этот странный парень, я говорю про Сократа, артист в своем деле. Грации по-настоящему прекрасны, в их движениях чувствуется жизнь. Он мог бы добиться многого, если б приложил немного усилий.

Эти фигуры называли грациями потому, что они олицетворяли собой красоту, радость, здоровье[35]. Входя в свиту великой богини Афродиты, они привносили дополнительный блеск тому неотразимому обаянию, которое она излучала. По утверждениям некоторых, грации являлись ее дочерьми от Диониса, и при виде их легко было поверить в то, что эти прелестные создания произошли от обоих богов, повелителей чувственности. Фидий оказался прав: скульптура, рожденная мастерством и вдохновением Сократа, говорила о его таланте. Эти магические создания были прекрасно раскрашены, их волосы сияли, словно освещенные ярким солнцем. Я удивилась, применил ли Сократ особую краску, которая придала естественность их лицам и телам и тем драгоценным уборам, что украшали их шеи и уши. Или же это другой художник явился следом за ним и поработал над скульптурой?

В любом случае статуэтка казалась превосходной. Женские фигуры были полуобнажены, тела всех трех обвивала широкая лента, которая сбегала по их рукам и ногам, объединяя фации в бесконечно выразительном танце. Руки их переплелись, а изящные тела словно клонились друг к другу. Мои уши почти слышали музыку, под которую они исполняли свой соблазнительный танец. Но лица девушек несли печать независимости и индивидуальности. Удивительное лицо Аглаи, покровительницы красоты, выглядывало из-под краешка ленты, лукавое и дразнящее. Талия, само олицетворение веселья, в полном самозабвения жесте запрокинула голову назад. А Евфросина, харита радости, смотрела на меня в упор.

Мне совсем не понравилось выражение, с которым она смотрела на меня, будто у нее на уме есть что-то, что она не намерена открыть. Две другие грации казались более благожелательными, но и чуть отстраненными, Евфросина же словно несла ко мне какой-то непонятный призыв. Могло ли быть, что те же насмешки, что я выслушала вчера, сегодня летели ко мне с мраморного лица статуи? Я отвернулась от творения Сократа, восхищаясь его одаренностью и говоря себе, что при встрече надо не забыть рассказать ему о той тревоге, которую вселила в меня одна из его скульптур. С этой мыслью я рассталась с грациями и начала долгий путь домой.