Читать книгу - "Флегетон - Андрей Валентинов"

Я тем же тоном поинтересовался, сколько им лет. Обоим оказалось по восемнадцать. Изобразив досаду, я заявил, что несовершеннолетних, то есть не достигших двадцати одного года мы не расстреливаем, а отправляем в лагеря для военнопленных. Это была, разумеется, чушь, но они поверили сразу. Поверили – и тут же превратились их твердокаменных большевиков в смертельно испуганных, но счастливых оттого, что останутся живыми, мальчишек. Я вызвал конвой.

Тут, однако же, появился поручик Усвятский и спросил, что я собираюсь делать с красными юнкерами. Я сообщил, что отправляю их в тыл, как живое подтверждение очень важной информации, которую только что удалось получить. Стало ясно, что главный удар краснопузых наносится на флангах, а у Мелитополя производится демонстрация. Кроме того, у бывшего поручика Уборевича появились свежие части. Например, эта курсантская бригада во главе с бывшим штабс-капитаном Около-Кулаком.

Поручик Усвятский свирепо посмотрел на пленных и заявил, что их надо немедленно расстрелять. Я предложил ему сделать это самолично. Поручик подумал и предложил их не расстреливать, но хотя бы надрать уши.

Оказывается, Усвятский, как обычно, заговорил с курсантами о жизни, естественно, упомянув студенческие годы и родной химический факультет. На это тут же последовала реплика одного из курсантов, что органическая химия победившему пролетариату не нужна, а посему студентов с профессорами надо отправить на разработки соли, кроме тех, по ком плачет «чека». Пролетарской революции химики не нужны!

Бедный поручик Усвятский!

Курсант был не так прост, и перефразирую известное высказывание господина Робеспьера. Да, это вам не прежние небритые пейзане!

Я отправил пленных вместе с донесением в штаб бригады, а сам, воспользовавшись затишьем, отправился к штабс-капитану Докутовичу. Тот, как обычно, выговорил мне за контратаку, произведенную без приказа, а затем мы стали думать, что делать дальше. Я предложил не надеяться на беспросветную глупость красных и попытаться поставить себя на место поручика Уборевича. Мы порассуждали на эту интересную тему, после чего я вернулся в роту и приказал всем взять лопаты.

За годы Смуты мы разучились как следует окапываться. В общем, война была дилетантской, повторю это еще раз, а посему куда больше внимания обращали на засады, налеты, набеги – в ущерб фортификации. Наша молодежь, не прошагавшая Германскую, и представления не имела, что такое настоящая траншея полного профиля. Наверное, меня в очередной раз приняли за самодура, решившего занять личный состав в перерыве между боями. Но я рыкнул, велел не рассуждать, а углубляться в землю. Причем, не просто углублять окопы, но рыть «лисьи норы» – затейливое изобретение нашей фронтовой голи. Юнкера понятия не имели о «лисьих норах», но, к счастью, в роте осталось несколько фронтовиков, и дело пошло.

Два раза мы прерывали работу, чтобы отбить атаки красных, но те атаковали скорее для виду, чтобы не дать нам забыть о своем существовании. Они чего-то ждали. Мне оставалось надеяться, что я угадал, и после очередной атаки вновь приказывал всем браться за шанцевый инструмент.

Ночью было тихо, только на севере со стороны красных окопов то и дело взлетали разноцветные сигнальные ракеты. Раньше я бы не обратил на это особого внимания – мало ли кто балуется с ракетницами, но теперь каждая мелочь могла иметь значение. В конце концов, я растолкал прапорщика Немно, мирно прикорнувшего прямо на ящиках с патронами, и спросил у него, почует ли цыган коня за три версты. Прапорщик изумился, но кивнул утвердительно. Тогда я велел ему накинуть шинель – было прохладно, несмотря на жаркий день – и мы аккуратно, стараясь остаться незамеченными, выбрались из окопов.

Всюду было тихо, только откуда-то из траншеи доносился храп да что-то стрекотало в траве. Прапорщик прислушался, помотал головой, отгоняя сон, и уверенно заявил, что слышал со стороны красных позиций ржание. Значит, лошади...

У прапорщика загорелись глаза, и он предложил сходить, то есть, конечно, сползать, дабы взглянуть своими глазами. Я заметил, что разведка – штука хитрая, и высшее техническое образование не гарантирует успешного возвращения. Но прапорщик лишь усмехнулся, пообещав угнать для меня коня любой масти по заказу. О коне я велел забыть, прапорщик вздохнул и, оставив мне шинель, ящерицей исчез в траве.

Он появился только под утро, весь измазанный зеленью и отчего-то с царапинами на левой щеке. Коня он не привел, но зато увидел главное. Лошадей было не так много, всего около сотни. Сотня лошадей, запряженных в артиллерийские упряжки. Двенадцать тяжелых гаубиц. Две батареи.

Тяжелые гаубицы! Как чуял!

Они ударили ровно в шесть утра, ударили сразу, без пристрелки. Это нас и спасло – первый залп оказался недолетом. Я скомандовал «в укрытие», но тут прогремел второй залп, и пришлось кричать еще раз, пока сонные взводные не растыкали испуганно озирающихся людей по «лисьим норам».

На Германской такое приходилось видеть неоднократно. Недолет, перелет... Это называется вилка. Третий залп накроет нас с головой. Ежели, конечно, они умеют стрелять.

Стрелять они умели, и я успел прыгнуть в «лисью нору» за секунду до того, как снаряды легли прямо по линии наших траншей. Затем еще раз, еще. Не углуби мы вчера окопы да не вырой эти норы, роты уже не было бы. Видел я такое на Германской, когда немецкие «чемоданы» накрывали целые батальоны.

Нас обрабатывали еще минут двадцать. Под конец я начал сомневаться, уцелел ли еще кто-нибудь, кроме меня. Я был весь в земле, узкая нора не позволяла даже отряхнуться, и я мог лишь сдувать пыль с носа и губ. Когда все стихло я, выждал минуту и не без труда выбрался наружу.

Вокруг расстилалось нечто совершенно марсианское, окопы превратились в неровную цепочку гигантских воронок, а на горизонте уже вырастали ровные ряды молодых ребят в новенькой форме. Господа курсанты наступать изволят.

Я хотел скомандовать, но голос не слушался. Вероятно, меня все же немного оглушило. Тут рядом кто-то заорал «К бою», я узнал голос поручика Усвятского, и тут же прямиком из-под земли стали появляться, казалось, навек исчезнувшие нижние чины. Я успел сообразить, что уцелело нас не так уж мало, зато пулеметы, похоже, накрылись все, а меня считают пропавшим без вести. Во всяком случае, в перерыве между командами поручик Усвятский кричал, обращаясь неизвестно к кому «где ротный?», и кто-то уже успел отрапортовать о том, что меня «нигде нету», не иначе разорвало на части.

Наконец, я пришел в себя окончательно, отряхнул землю и появился, словно факир из пустого ящика, первым делом велев не стрелять без команды и проверить пулеметы.

Два «максима», действительно, накрылись, один, к счастью, уцелел. Вдобавок, у нас было еще два «гочкиса», так что жить было можно.

Мы подпустили красных юнкеров на полсотни шагов, дабы они уверились в нашей полной погибели, затем я достал свисток и вновь изобразил Одихмантьева сына.

И все-таки они не побежали. Цепь упала на землю, курсанты начали отползать, при этом отчаянно отстреливаясь. Я хотел было вновь скомандовать атаку, но сообразил, что оставлять окопы сейчас опасно. Вместо этого я приказал проверить личный состав, а заодно и поглядеть, не завалило ли кого-нибудь в наших норах.