Читать книгу - "Книга колдовства - Джеймс Риз"

В другой раз я пошла в лабораторию к Бру лишь для того, чтобы окончательно выяснить мою дальнейшую судьбу и торжественно ее узаконить, как бы скрепить печатью. Я спросила, могу ли я провести в его доме ближайшие полгода. Затем совершила еще одну ошибку, сообщив, что намереваюсь дождаться возвращения Каликсто и все еще рассчитываю на приезд Себастьяны.

— Мудро. — Вот все, что он изрек, когда я поведала о своих планах и спросила (за что никогда себя не прощу), можно ли мне остаться в его доме. — Воистину мудро.

На сей раз я не имела желания задерживаться в лаборатории надолго, а тем более навсегда, ибо в ней было жарко, как в Гадесе.[104]Бру постоянно поддерживал огонь в атаноре. Похоже, алхимик и вправду никогда отсюда не уходил. Наверное, он спал тут же, на крыше, в одной из палаток меньшего размера. Но зачем ему такой большой дом? Я никак не могла этого понять. Большинством комнат никто никогда не пользовался — во всяком случае, создавалось такое впечатление, — за исключением библиотеки да моих покоев над ней, где не было почти никакой мебели и никаких вещей. Правда, имелся в наличии зверинец, ютившийся где-то на задворках: павлины во дворе, другие птицы всевозможных пород, гнездившиеся среди темных коричневатых лоз, густо оплетавших стены, и тому подобные твари. Я никогда не углублялась в эти «авгиевы конюшни» и предпочитала держаться подальше от них после захода солнца: было жутко видеть светящихся тварей, парящих чуть ниже луны, сгрудившихся в углу двора либо затаившихся между белеющими в ночи кустами роз и кактусами. Нет, лучше уж проводить время в залитой ярким светом «Лa Фелисидад» или в моей студии. Так что я вынуждена была выносить вид этих пернатых тварей, только когда заходила в дом Бру или выходила из него. Я смотрела на них, как на некое созвездие, опустившееся слишком низко.

Именно при втором посещении лаборатории я подметила за алхимиком весьма странную привычку: когда он думал, что его никто не видит (а я, стоя на верхней перекладине приставной лестницы, могла наблюдать за всем происходящим в его шатре, ибо полотняные края были слегка приподняты), он усердно облизывал пальцы левой руки, то и дело опуская их все разом в черную чашу, которую держал в правой ладони, а затем снова совал в рот, словно зачерпывал что-то вроде chantilly[105]или какого-то подобного угощения. Хотя ничего такого в ней, разумеется, не было.

Как вы можете догадаться, я следила за ним достаточно долго. Наконец по изменившемуся наклону капюшона я догадалась, что алхимик меня заметил. После чего вновь обмакнул пальцы в чашку и опять облизал. Когда я подошла ближе, он поманил меня все теми же пальцами, словно испачканными в солнечном свете. Я подошла и увидела, что черная чаша до краев наполнена полужидкими хлопьями золота. Да, именно так: Квевердо Бру питался золотом, и это стало для него привычным, как для кого-то другого — грызть орехи, курить сигару или пить виски. На мой вопрос, что дает организму такое питание, Бру ответил:

— Совершенство. Вечное совершенство.

До встречи с ним я считала совершенство благом, хоть и недостижимым. Чем-то вроде благочестия. Впрочем, я так думала раньше, пока не распрощалась со всеми ловушками религиозности. Но теперь, после знакомства с Бру, совершенство алхимического пошиба стало казаться мне чем-то… пережженным. Бру занимался только одним делом: он жег, жег и жег. Конечно, его единомышленники назвали бы сей процесс не пережиганием, а цинерацией либо каким-то еще возвышенным словом (стоящим на краю английского языка, если не за гранью оного, равно как и любого другого наречия, живого или мертвого). У них, знаете ли, припасено много таких словечек, звонких, как монеты, для всех процессов развития материи, причем алхимики полагают, будто материя проходит эти стадии исключительно для того, чтобы приблизиться к совершенству. Вот они, эти процессы: путрефакция,[106]коагуляция,[107]кальцинирование,[108]фиксация,[109]дигестирование,[110]дистилляция,[111]сублимация,[112]мультипликация,[113]мортификация,[114]конъюнкция,[115]диссолюция,[116]коррозия,[117]игниция,[118]преципитация,[119]ликвефакция,[120]экзальтация,[121]пурификация[122]и, наконец, перфекция.[123]Все они подразделяются на четыре стадии, которые — по системе, предложенной самим великим Гераклитом, — соотносятся с определенными цветами. Вот эти стадии: нигредо (черный цвет), альбедо (белый), цитринитас (желтый) и рубедо (красный).

Тем не менее мне казалось, что любой практикующий алхимик, по сути, является пироманом — вечно что-нибудь жжет. Почему? Алхимия вообще интересуется тем, как материя изменяет свое состояние, а цинерацию, то есть обращение в пепел, произвести куда легче, нежели остальные перечисленные выше процессы. Брось в атанор и смотри, что получится. Даже если я упростила действия и цели алхимиков, их теория и практика только выиграют от моего излюбленного процесса — симплификации. Конечно, алхимическая пиромания не бесцельна: да, брось в атанор — но затем смотри, наблюдай, как проявит себя вещество, не предстанет ли в некой новой ипостаси. Адепты говорят, что порой (но редко, крайне редко) это случается, и тогда счастливец, стоящий наготове с мехами для раздувания огня, может радоваться: если сожженное вещество превратится в нечто большее, чем обычная зола, продукт может оказаться тем самым сокровищем — философским камнем. Его нужно подвергнуть пурификации и перфекции, а вместе с ним и сам адепт очищается и достигает совершенства. Хотя совершенство — разумеется, в виде бессмертия — встречалось так редко, что в алхимических текстах, созданных за последние десяток-другой столетий, записей о случаях его достижения нет. Вернее, не было до сих пор. И не будет, пока я не закончу это повествование.