Читать книгу - "Вселенский неудачник - Дмитрий Емец"

Почти каждый астронавт преклонных лет, принимаясь за мемуары (ибо чего только не стерпит бумага), хотя бы где-нибудь, хотя бы вскользь, но обязательно упомянет межгалактический омут. То он намекнет, что пролетел от него на расстоянии вытянутой руки и чудом избежал гибели, то расскажет, что в омуте сгинул его лучший друг, а то, не удержавшись, проврется, что, мол, и сам бывал в омуте и лишь по невероятной случайности остался цел.

Крайне редко в мемуарах попадаются и довольно верные описания, хотя, конечно, подавляющее большинство – полная ахинея, ибо никто другой во Вселенной, кроме меня, Тита Лукича Невезухина, не знает и не может знать, что на самом деле представляет собой межгалактический омут.

Я – единственный в истории человек, угодивший в него и выбравшийся назад почти живым и почти нормальным, как шутили потом многие, не верившие ни единому моему слову. Чем больше я горячился и клялся, тем больше мне не верили, и в конце концов я перестал доказывать правдивость своей истории. Если угодно, можете воспринять все, описанное ниже, как космическую байку, не забывая при этом общеизвестного: истинные границы нашей интеллигентности определяются способностью верить на слово. Короче говоря, имеющий уши да услышит, а не имеющему ушей не поможет и слуховой аппарат...

Природе межгалактических омутов посвящены сотни научных исследований. Одни ученые мужи считают их скрещивающимися потоками микрочастиц; другие – вихревыми образованиями разумных атомов, имеющих общую целевую структуру; третьи называют омуты заградительными барьерами, якобы поставленными человечеству, чтобы оно не совало свой любопытный нос куда не следует. Но, ломая копья по всем пунктам, в одном исследователи охотно соглашаются друг с другом: природа межгалактических омутов настолько труднопостижима, что в сравнении с ней блекнут даже спиральные галактики и нейтронные звезды.

Межгалактические омуты непредсказуемы, их перемещения по Вселенной лишены логики и выглядят хаотическими. Время существования омутов скоротечно, они исчезают, прежде чем картографические службы успевают отметить их в атласах, а ученые толком настроить свои телескопы. Иногда они по восемь-десять раз подряд возникают в одной галактике и даже в одной звездной системе, но чаще редкими пятнами рассеиваются по медвежьим углам Вселенной.

В тот раз, пролетая неподалеку от Солнечной системы, я решил заглянуть на Землю, на которой давно не бывал. Мною овладело сентиментальное желание пройтись по местам своего детства, расцеловать родных, да и вообще напомнить им, что я еще жив. За несколько лет, безвылазно проведенных в космосе, гороховый суп с манной кашей, которыми попеременно пичкал меня молекуляризатор, успели осточертеть, и ночами мне снились отличные салаты, сибирские пельмени, щи из кислой капусты и пироги с грибами, которые так хорошо умели готовить у нас дома.

Я задал Мозгу координаты Земли, повторив для верности раз пять, чтобы этот склеротик получше их запомнил, а сам, развалясь на диване и закинув руки за голову, стал мечтать о том, как, покрытый пылью дальних миров, постучу завтра в дверь родного дома. Известно, ничто не убаюкивает так хорошо, как несбыточные мечты. Вскоре я уже храпел на весь звездолет и занимался этим приятным делом до тех пор, пока в третьем часу ночи мощный толчок не сбросил меня на пол.

Не понимая, что произошло, я поднялся на четвереньки и затряс головой. Вокруг происходило нечто невообразимое. От бортов «Блина» и от всех вещей в каюте исходило странное зеленоватое свечение, размывавшее их очертания и делавшее предметы прозрачными. Я взглянул в зеркало и убедился, что с моим телом происходит то же самое. Несколько мгновений я созерцал даже собственный скелет, и нельзя сказать, чтобы он мне понравился.

В первую минуту я решил, что взорвался атомный двигатель. Затем, наградив Мозг почти всеми нехорошими эпитетами русского языка, которые зафиксировал словарь Фортунатова, но которые не вошли в словарь Ожегова, я метнулся к иллюминатору и увидел, что «Блин» зацепил край межгалактического омута. Омут смахивал на большой, сотканный из тумана овал размером примерно с ночной кошмар. В центре овала находилось ослепительное, расширяющееся пятно, похожее на воронку. Именно к ней и подтягивало мой звездолет. Вокруг ракеты мерцали и стремительно носились маленькие разноцветные искры, смахивающие на золотой дождь Данаи.

– Ты что – не видишь, куда летишь? Включай ускорители! – заорал я на Мозг.

Он забормотал какие-то параграфы инструкций, предостерегающие от ужасных последствий включения ускорителя без предварительного разгона, но я уже дернул рычаг на себя, едва не отодрав его от панели. Далее все происходило в следующей последовательности: атомный стержень выдвинулся, двигатель взревел, ракета рванулась, мимо просвистело кресло; одновременно я и сам полетел головой в иллюминатор, при этом успев заметить, что ускорение лишь навредило и мой звездолет несется прямиком в ослепительный центр омута. Далее я врезался в иллюминатор и выключился.

Придя в себя, я обнаружил, что лежу у борта носом вниз, а на макушке у меня вздувается шишка размером эдак с мое невезение. Перевернутый молекуляризатор валялся на полу ножками кверху, что-то внутри него замкнуло, и взбесившийся прибор выбрасывал в воздух эфирные пары. Поскорее, пока не закружилась голова, я выдернул вилку из розетки и набросил сверху матрас.