Читать книгу - "Тень Ветра - Михаил Ахманов"

Эта мысль еще не успела угаснуть, как Саймон метнулся к двери, замер, прислушиваясь, потом подскочил, ударил в косяк ногой и распластался на крыше. Его мышцы и кости окрепли при повышенном тяготении на Тайяхате, поэтому здесь, в Латмерике, – как, впрочем, и на Колумбии – он чувствовал себя ласточкой среди сонных мух. Согнув колени, он мог подпрыгнуть метра на полтора, а с разбега – на два с половиной, и это был не предел. В спринте он тоже имел неплохой результат, гораздо лучший, чем у орды гондурасских вояк, ринувшихся во двор. Их насчитывалось человек тридцать, с капитаном Мелой во главе, и Саймон едва подавил искушение полить их частым свинцовым дождиком. Но помощь предполагалась только через тринадцать минут, и эти минуты надо было еще прожить – желательно в тихом и надежном месте.

Плотно прижимаясь к крыше, он скользнул под ветвями падуба и оглядел площадь. Она была почти пуста. Пять-шесть человек – видимо, посыльные Мелы – бежали к расходившимся веером улицам, громко крича и паля из автоматов; часовые у церкви возбужденно переговаривались и размахивали руками; пулеметчики на колокольне вроде бы затеяли спор – кому оставаться, а кому двигать вниз, за новостями. У домов, по другую сторону церквушки, растянулась цепью дюжина солдат – все, очевидно, из охранной роты, с автоматическими винтовками и мачете на перевязях. Кроме того, были еще два связиста – на террасе, прямо под Саймоном.

Сперва он прикончил их, свесившись по пояс с крыши; затем спрыгнул на террасу и снял пулеметчиков и часовых около церкви. За пальбой и возбужденным гулом выстрели были не слышны, и Саймон уже подбирался к церковным дверям, когда из резиденции Сантаньи повалили охранники. Он прижал первых к земле короткой очередью, пальнул для острастки в сторону домов, откинул засовы и юркнул внутрь.

К счастью, изнутри дверь тоже запиралась – и не на ключ, а на тяжелый деревянный брус на кованых железных крюках. Приладив его на место, Саймон бросился к лестнице.

– Сынок! Ты из Боливии, сынок? Кто это сказал? Священник в изодранной рясе? Пожилая женщина в платке?

Он махнул им рукой и крикнул:

– Ложитесь! Ложитесь на пол! За скамейки! Чтобы взлететь на колокольню, ему понадобилось десять секунд, но в дверь уже ломились. Не просто ломились – палили из всех стволов! Из пулемета их было не достать, но Саймон, распластавшись на полу, срезал атакующих несколькими очередями. Затем он встал, сбросил вниз два трупа, взглянул на часы (оставалось еще десять с четвертью минут) и примерился к своему новому оружию.

Это была спаренная пулеметная установка “Хиросима” – разумеется, японская и, как все японское, надежная, точно консервный нож. При виде ее Саймон облегченно вздохнул, почувствовав себя хозяином положения. Затем он усмехнулся, увидев, что именно охраняли гондурасские пулеметчики.

Сразу за церковью и домами вздымался метров на восемьдесят почти вертикальный трещиноватый кряж, вполне преодолимый при известном опыте и навыках. Но лезть на эту стену не было нужды: ее рассекала узкая рваная щель, куда могли протиснуться два мула с поклажей, а за щелью начинался такой же узкий каньон с расчищенным и натоптанным дном. Конечно, тайная дорога отступления! Которую стерегли крупнокалиберные стволы “хиросимы”! Наверняка существовал и другой путь, много разных путей в лабиринты Сьерра Дьяблос, но этот был самым близким. Ричард Саймон держал его в руках. Как и всю деревню.

И тут что-то странное случилось с ним. Он вдруг будто бы превратился в какое-то иное существо, в дьявола или Бога, в демона или ангела-мстителя с огненным мечом, – а может, сия трансформация случилась не с ним, Ричардом Саймоном, а с сержантом Донованом? С юным сержантом из группы спецпоручений, прошедшим по разоренной деревне, вдохнувшим запахи гари и крови, увидевшим то, чего не видел нигде, даже в тайятских лесах?

Пригнувшись, он с яростным воплем дал длинную очередь, прогрохотавшую над площадью словно похоронный салют. Взметнулись фонтанчики пыли, воздух наполнился гулом свинцовых пчел; их хищная стая понеслась, тараня стены, скользя вдоль переулков, заглядывая в окна, разыскивая цель, такую мягкую, такую беззащитную под их укусом. Улицы, окна, дома ответили – слабо, вразнобой; одна пуля свистнула слева от Саймона, другая ударила в колокол, породив долгое протяжное “ба-аммм”. Он дал новую очередь, уложив в пыль десяток фигурок в пестрых комбинезонах. В какое-то безумное мгновение ему почудилось, что там, на другом берегу реки, мертвецы встают, поднимаются, слезают со своих столбов и – истерзанные, жуткие, страшные! – бредут сюда, к площади, на слитный зов пулеметного и колокольного набата. Идут, чтоб отомстить своим мучителям!

– Без гнева и пристрастия, – прорычал Саймон, прошивая фасады стоявших напротив домов. – Не милосердие, но справедливость! – Он срезал гондурасский флаг над домом священника. – Pro mundi beneficio! Поднявший меч от меча погибнет! Не утратив, не сохранишь! – Он снова надавил гашетку и пробормотал на тайятском:

– Чтоб вам лишиться ушей и пальцев, проклятые крысы! Чтоб дети ваши не дожили до дневного имени!

Пулемет грохотал и пел в его руках, посылая не праведным смерть и муки. Он зло расхохотался и пнул зарядный ящик. Патронов было много. Много маленьких свинцовых пчел, посланцев Ричарда Саймона, карающего божества.

Он карал. Селение лежало перед ним как на ладони – черное пепелище за рекой, белые домики и хижины на западном берегу, на пологом откосе, спускавшемся к речным водам. Ревели мулы, над кострами поднимался сизый дым, пестрые фигурки вопили, метались по улицам, ошеломленные шквалом внезапной смерти. Он мог дотянуться до любой из них. Мог покарать, отомстить, убить.

Он карал. Он слал кару из храма, где пребывали милосердный Христос и Дева Мария, заступница, богородица. Он слышал их голоса. Они говорили: сегодня – не милосердие, но справедливость! Они избрали его своей карающей десницей. Мертвецы, висевшие на столбах, пели ему хвалу. Их дети и женщины, благословляя, тянули к нему руки. Он не мог вернуть им жизнь, но мог отомстить. Убивать, убивать, убивать! И это было правильно. Это было хорошо. Справедливо!

Потом что-то грохнуло у его ног, взметнулось рыжее пламя, полетели осколки кирпичей, и жаркая воздушная волна швырнула Саймона на пол. Он еще успел услышать, как сверху тоже грянул гром, успел увидеть, как раскололись небеса и как огромная тень ринулась с них к земле, чтобы засеять ее черными зернами боевых капсул.

"Призрак”, – подумал он. – Прилетел…” 

И потерял сознание.

… Очнулся Саймон уже на ступеньках у церковных врат, с гудящей головой и расслабленностью в членах. Над ним склонился человек в бронированном скафандре десантника; его лицо прикрывала маска, и, подняв руку ко лбу, Саймон понял, что на нем тоже надета маска, с воздушным регенератором и прозрачным лицевым щитком. Над площадью и домами клубился розоватый дым, совсем не похожий на серые разводы “хохотуна” или серебряное мерцание фризеров; значит, “Призрак” сбросил бомбы с обычным усыпляющим газом. Машинально отметив это, Саймон пробормотал непослушными губами:.

– Что… что случилось?