Читать книгу - "Бандиты. Красные и Белые - Алексей Лукьянов"

Бедняки слишком утеплили маленькую избенку, и к трем часам ночи внутри стало нечем дышать. Батурин проснулся, глянул на часы со светящимся циферблатом и пошел на улицу проветриться и покурить.

Только старая привычка — сначала выглянуть в окно, а потом выходить — спасла ему жизнь.

Трех незнакомцев с белыми лентами на рукавах он увидел прежде, чем они бесшумно проникли во двор. Они явно шли по его душу и, скорее всего, готовились перебить в доме всех, чтобы не было шума.

Шашкой в тесном домишке с низким потолком орудовать было не с руки, зато на полке лежала остро заточенная сечка для шинкования капусты.

Дверь отворилась неслышно. Первого диверсанта Батурин пропустил мимо, а второму нанес короткий и точный удар сечкой в переносицу. Тот хекнул от неожиданности и замертво упал на пороге, перегородив дорогу третьему.

Сечка застряла у него в голове.

Первый отреагировал мгновенно — развернулся и кинулся на Батурина, но домашняя утварь вновь пришла на помощь комиссару. Маленький чугунный утюжок удобно лег в руку, и Батурин, блокируя нож левой рукой, правой ударил врага в висок.

Третий не учел низкой притолоки. Пока он вваливался внутрь, Батурин успел перегруппироваться после схватки с первым и утюжком приголубил третьего по затылку. Несколько раз.

В избе проснулись, бабы хотели поднять визг, но Батурин страшно шикнул на них, и хозяева просто забились в угол.

Батурин вытащил трупы в сени и отправился проведать остальных бойцов.

К ним тоже наведывались гости, но чепаевцы оказались не промах.

Довольно быстро они собрались вокруг комиссара. Шума никто не поднимал — боялись, что белых вокруг много, а они остались одни.

— Надо идти выручать Чепая, — сказал Батурин, когда у его ворот сбилась без малого рота.

В этот момент в воздух взвилась красная сигнальная ракета, раздался взрыв где-то в центре станицы, и следом затарахтел пулемет. Тут же послышался гул, свист и гиканье, который человек, встречавший конные атаки, ни с чем не спутает — звук казачьей конной лавы.

— Борисов, Леонов — пулеметы к бою, держать центральную улицу, не пускать конных. Буткеев и Бескудников — держать тыл, диверсанты могли уйти к центру. Со мной Васильев и Петров, остальные — держим фланги!

Батурин с артиллеристами Васильевым и Петровым отправился выкатывать пушку. Конечно, в темноте стрелять из гаубицы глупо, но если постараться не лупить по дворам, где могут засесть свои, а накрыть снарядами дороги — должно помочь.

Слаженный заградительный огонь нескольких пулеметов остановил лаву, конный отряд рассосался по узким улицам и переулкам Лбищенска.

Гаубица выкатилась на центральную улицу одновременно с чепаевским драндулетом. Чепаев с Петькой и каким-то сопливым красноармейцем — видимо, из курсантов — выгрузили ящик с оружием, Козлов отогнал «форд» на пару сотен шагов к северу и перегородил дорогу.

— Сколько нас? — спросил Чепаев у Батурина.

— Около сотни, перекличку делать некогда.

— Ладно, давайте зададим им перцу, любись они конем. Васильев, Петров — кройте все северное направление, там уже никого из наших нет. Кто спасся, если не дураки, сами нас найдут. Станковый пулемет тоже развернуть на север и держать тыл во что бы то ни стало! Патронов не жалеть, белых не больше тысячи, мы их разобьем, не будь я Чепай! Остальные — за мной, в атаку, марш!

Сплошная стена огня накрыла северную часть станицы. Мирное население давно сидело по подвалам и молило Бога, чтобы все скорее закончилось.

Бог был на стороне мирного населения, финал уже близился.

Лёнька

Белые испугались.

Отряд Чепаева быстро перешел в контрнаступление и почти вытеснил южную группировку казаков из Лбищенска.

Лёньке было весело. Он проявлял чудеса меткости и реакции, с каждой минутой бил все точнее и быстрее. Он грыз ореховый приклад карабина, оставляя клыком царапину всякий раз, когда снимал очередного казака. Тридцать шестой. Тридцать седьмой. Тридцать восьмой.

— Бедовый, звать-то тебя как? — спросил Петька. — А то все «шпион», «шпион»!..

— Лёнька я, Пантелкин, из Тихвина.

— Даже не слыхал никогда. Большой хоть город?

— Побольше, чем эта дыра.

— Почему дыра? Здесь ведь тоже люди живут.

— Здесь они умирают.

— Твоя правда. Вон того, у бруствера, сними.

Есть. Тридцать девятый.

Белые все реже высовывались из укрытий и предпочитали дальний бой ближнему. Солнце уже показалось из-за горизонта, окрасив станицу в нежно-розовый, а они все никак не могли занять южных окраин.

У чепаевцев заканчивались патроны. Все реже строчили пулеметы, прикрывающие тыл, замолчала гаубица, контратака начала захлебываться, потому что стену огня нечем было обеспечить.

К восьми утра огонь с позиций белых вдруг прекратился.

— Так, братцы, — Чепаев собрал вокруг себя отряд. — Сейчас у нас есть хорошая возможность раздавить всю южную группировку, главное, не давать им передохнуть. Идем в штыковую. По моей команде…

— Чепаев, ты меня слышишь? — послышался голос Белоножкина.

— Слышу, слышу, — отозвался Чепаев и спросил у Лёньки: — Это тот, что меня в избушке прихлопнуть пытался?

— Он самый.

— Настырный, любись он конем.

— Чепаев! — крикнул Белоножкин. — Отдай Льва, и я тебя отпущу.

— А где твой командир, сосунок? Я с порученцами не разговариваю! — Чепаев подмигнул Петьке.

Белые помолчали.

— Полковник Бородин убит. Я теперь за него.

— Так я и тебя прихлопну, малой! Дырку от бублика ты получишь, а не Льва.

— Чепаев, вас не больше сотни, нас — почти тысяча. Я тебя прощу, иди на все четыре стороны, никто вас не тронет, хоть к Махно, хоть к большевикам, только Льва оставь. Не нужен он тебе.

Чепаев хотел что-то крикнуть, но вдруг передумал и снял с шеи талисман.

— Чепай, — нерешительно спросил Петька. — Может, ну его, этого Льва? Отдай, авось не обманут.

— Обманут, Петька. Я бы точно обманул, любись оно конем.

— Зачем мы им? Им только эта бирюлька нужна, — удивился Лёнька.

Чепаев горько усмехнулся.

— Нам эта бирюлька жизнь спасла. Да только все равно не в ней дело, а в том, кто ее получит. Загребут белые — победят красных, и снова все по-старому начнется. Большевикам достанется — они со своей мировой революцией не только нашего крестьянина в гроб вгонят, но и всех прочих крестьян тоже.

— А ты? Ты же справедливый! — попытался возразить Петька.

— Посмотри, Петруха, сколько я той справедливостью народа загубил. Своих же под удар подставил. И твоих тоже. Фурман-то, наверное, обозлится на нас за самоуправство такое.