Читать книгу - "Спираль - Андрей Лазарчук"

Когда до отметки, а значит, до Эли, осталось метров триста, Юра заглушил мотор, откатил мотоцикл в кусты, положил на бок, привалил сверху ветками и забросал палой листвой так, что с двух шагов не увидеть и без пеленгатора (маячок он засунул в инструментальный ящик) не найти. Потом быстро собрал «Каштан», рассовал по карманам запасные магазины, пристроил кобуру с «Гюрзой» на клипсе за поясом, надел куртку и рюкзак, спрятал «Каштан» за полу, осмотрелся, как мог; вроде бы ничего не торчало. Подхватил на плечо сумку — и двинулся через лес напрямик, стараясь производить поменьше шума.

Снег лежал пятнами, иногда тонким слоем — проступали упавшие веточки и листья, — а иногда толстым, может быть, и по колено. Такие пятна Юра старался обходить.

Вскоре запахло дымом.

А потом отметка Эли на экранчике пеленгатора взяла и исчезла. Отметка мотоцикла осталась, а Эли — нет. Такого не могло быть, на Эле было семь маячков, причём три работали постоянно, однако же…

Он увидел синий бок автобуса достаточно поздно — едва не воткнувшись в него. Этот лес, казавшийся по-позднеосеннему прозрачным, хитро обманывал — но как он это делал, Юра всё ещё понять не мог. Только что ничего не было, переплетение свисающих сверху ветвей, чахлых голых стволиков, тянущихся снизу, и застрявших где-то посередине крупных жёлтых и коричневых листьев… и тут же — синий бок автобуса, стёкла, в которых отражаются всё те же свисающие тонкие ветви, голые стволики и неподвижные листья, жёлтые и коричневые, и на просвет сквозь окна виден ободранный дощатый забор и ворота под голубой аркой в форме радуги, и осталось несколько букв: «И», «Ь», «РА», «3»… Пахло бензином. Почему-то сильно пахло бензином. И чем-то ещё.

Стараясь не наступать ни на что хрустящее, Юра обошёл автобус сзади.

Первое, что он увидел, — это торчащие из-за автобуса ноги в резиновых сапогах. Припав к холодному боку автобуса, Юра медленно, по миллиметру, высунулся из-за него и стал изучать местность.

Похоже, никого живого здесь уже не осталось.

Вот этот, резиновые сапоги и старый брезентовый плащ с капюшоном, лежит у колеса, обхватив руками живот. Плащ промок чёрным. Вон там, слева, где устроено что-то вроде места ожидания — несколько брёвен, над ними навес из железа на деревянной раме, дымок от костра, — там тоже лежит человек. Грудью в угли. Тянет горелой шерстью и горелым мясом. И третий, похоже, в самом автобусе: из двери вывалилась нога в высоком полусапожке, штанина задралась…

Всё.

Но где остальные? Почему нет отметки на пеленгаторе?

Потом, потом, потом…

Держа «Каштан» наизготовку, Юра на «трёх точках» подкрался к двери автобуса, заглянул внутрь. Действительно, один труп — наверное, водитель; похоже, его вытаскивали наружу, а он изо всех сил цеплялся за своё сиденье, за рычаг тормоза — и получил несколько ударов ножом в бок и под лопатку. Больше в автобусе не было никого. Юра выскользнул наружу, ещё раз внимательно осмотрелся (чисто), перебрался к костру. Перевернул труп. На этом — ботинки-берцы, утеплённые охотничьи штаны и — оба-на! — бронежилет под прогоревшей паркой и чёрным свитером. Толку, однако, в бронежилете, когда тебе проламывают голову… Ещё раз внимательно просканировав взглядом местность, Юра вернулся к тому, в резиновых сапогах. Может, хоть ты что-то подскажешь? Он потянул капюшон с головы…

Это был Серёга из Дубны.

— О чёрт! — сказал Юра и встал. Снова опустился на корточки.

Всё вдруг стало выглядеть каким-то жестоким и в то же время идиотским розыгрышем. Тебя на сцене вставляют мордой в прорезь в ширме, а на ширме с той стороны нарисовано… нарисовано… ну, скажем, два пидора. В соответствующей позе. И сидящие в зале начинают забрасывать тебя вопросами и советами, а ты должен отвечать впопад и делать вид, что тебе тоже смешно…

Потом он увидел, что на синеватой шее Серёги бьётся жилка. Медленно и слабо.

— Ну да, — сказал Юра. — Вот только этого…

Розыгрыш кончился, не начавшись.

На то, чтобы перевязать Серёгу, ушли все бинты. В животе, левее солнечного сплетения, зияли две широкие раны — но текла вроде бы только кровь. Такие чудеса случаются, и немного чаще, чем принято думать. Юра оттащил его подальше от автобуса, на большую кучу листьев, прикрытую сверху старым рубероидом. У автобуса пробили бак, бензин вытек, оставаться рядом было и противно, и опасно. К сожалению, в сознание Серёга не приходил, лишь на коньяк прореагировал правильно: глотнул. Тогда Юра размял в пальцах капсулу с дум-мумиё, затолкал Серёге в рот и снова поднёс фляжку. Два глотка. Наверное, хватит, подумал Юра. Дум-мумиё — могучее средство, но и ему нужно дать время.

И мне, и мне, пискнул кто-то внутри. И время, и глоток. Он хлебнул, решительно закрутил крышку и положил фляжку в нагрудный внутренний карман.

Так.

Что здесь произошло, я так и не понял. Серёга тут, надо полагать, по делам Ильхама. Шёл по тому же следу, что и я, только с другой целью. Что это нам даёт? Сейчас — ничего. Если бы он пришёл в себя, то мог бы что-то сказать, а пока… Оставить его здесь? Вызвать «скорую»? На всякий случай Юра попробовал позвонить, но не было даже следов поля. Потом он залез в автобус. Рация была, но её кто-то предусмотрительно разбил. Эх, надо было разориться и купить спутниковый телефон, хотя и они, говорят, в Зоне местами лажают. В Зоне… а если попробовать так? Он вытащил из сумки и натянул на рукав ПДА, включил, подождал. Загрузилась карта, но и всё. Связи не было — даже односторонней трансляции.

Чёрт…

Всех положили вхолодную, без шума, подумал он, а почему? Не хотели поднимать шума? Может, тут в окрестностях есть кто-то, кого можно привлечь шумом? Юра достал «Гюрзу» и дважды выстрелил вверх. Подождал.

Ничего.

Тогда он пошёл осматривать эти самые окрестности.

Слева от ворот, позади импровизированной остановки, начиналась почти непроходимая чаша из кустов, переплетённых колючей лозой (ежевика это, что ли?), а когда он из упрямства сумел всё-таки продвинуться на пару шагов, то увидел, что зря: там был довольно глубокий ров с водой на дне, заваленный всяческим мусором. Справа от ворот была подъездная дорога. Оставались сами ворота…

Створок не было давно, а забор оставался; на нём даже уцелел почтовый ящик — тот, в который письма бросают. Доски были когда-то покрашены коричневой краской, потом зелёной, потом — поверху — побелены известью; всё облупилось. Он ещё раз посмотрел на место, где была надпись, пытаясь по петелькам для креплений различить, что там были за буквы, но быстро понял, что задача непосильная. Тогда он пошёл внутрь, за ворота. И сразу понял, что здесь недавно прошли несколько человек.

Под ногами был щебень вперемешку со снегом, и на снегу запечатлелись фрагментики следов подошв. Разных подошв. Эля поехала в зимних кроссовках с крупным рисунком. Вот он. И вот.

Но почему её нет на пеленгаторе?