Читать книгу - "Небеса ликуют - Андрей Валентинов"

О татарийской степи, вновь о речке Каллапке, а также о кладах заложных, зачарованных и химерных

Ростовщик: Ты, мерзкий бродяга, грязный оборванец, жалкий нищий, босяк, голоштанник. А ну, убирайся отсюда! Как смеешь ты идти той же дорогой, что и я?

Илочечонк: А ты-то кто?

Ростовщик: Ха! Знай же, что у меня в подвалах — восемь сундуков золота! Пиастры, дублоны, цехины, экю, соверены, песо! Я ем на золоте, сплю на золоте, умываюсь из золотого таза, и даже ночной горшок у меня золотой! А ты — жалкое отродье с дырой в кармане, не знающее, что такое золото, как оно блестит, как звенит, как пахнет!.. Да, кстати, что у тебя в руке?

Илочечонк: Разве не видишь ? Лепешка!

Ростовщик: Так продай мне ее! Вот тебе золотой, радуйся!

Илочечонк: Не хочу.

Ростовщик: Как?! Ведь это же… Это же золото! Илочечонк: Вот ты его и ешь!

Действо об Илочечонке, явление десятое

Трупы мы увидели сразу же за Перекопом. Белые стены Ор-капе еще виднелись вдали, когда впередсмотрящий, резко повернув назад, с громким криком помчался к одной из повозок, возле которой на соловом жеребце восседал наш караван-баши.

Странный караван! Охрана в татарских халатах и высоких остроконечных шапках, зато с немецкими мушкетами и французскими пистолями. То ли и вправду татары, то ли заброды-греки, не разберешь.

Старшой каравана, красовавшийся в зеленой чалме, звался Осман-ходжа, но изъяснялся почему-то исключительно по-итальянски.

Впрочем, после трех недель в Бахчисарае этому можно было не удивляться.

Странная это держава — Татария!

Новый крик. Повозки, скрипя смазанными колесами, начали медленно останавливаться. Охрана заняла места, держа мушкеты наготове, но их рвение опоздало. Мертвые были уже мертвы, а живые — далеко отсюда.

Сначала я увидел коня. Вороной красавец со снятым седлом лежал на боку, подняв переднюю ногу, словно пытаясь в предсмертный миг ударить убийцу. А дальше лежали люди — голые, растерзанные, с пустыми глазницами.

Тление еще медлило, но степные птицы уже пришли за данью.

Четверо погибли в бою, изрубленные, пронзенные стрелами. Еще двое — старик и совсем мальчик — испили иную чашу. Костер горел долго, и страшные ожоги на их телах говорили о нелегкой кончине.

Убийцы не спешили. Предсмертные стоны умолкли совсем недавно. Угли костра еще тлели.

* * *

Охрана рассыпалась по степи, но вернулась ни с чем; Только дорогая женская накидка среди молодой зеленой травы да отрубленные пальцы со следами колец — тоже женские.

Это был первый караван, ушедший на север.

Мы — второй.

Мрачные возчики, привыкшие за долгие годы степных странствий к таким встречам, деловито доставали большие деревянные лопаты. Солнце уже сползало к горизонту, до темноты всем хотелось уйти подальше от мертвецов. Мулла, молодой, белый от ужаса, бормотал молитву, прижимая к груди томик в зеленом сафьяне.

Невесело начинался наш путь!

* * *

— Однако же, мой дорогой друг, — вздохнул шевалье, вкладывая шпагу в ножны, — не знаю, радоваться или печалиться, что эти мерзкие разбойники не дождались нас! Мой Шеи! Тут бы пушка не помешала!

Я представил себе Стася Арцишевского с его лихими бомбардирами. Эти бы шороху наделали!

— Странно мне все же, что татары грабят своих же татар!

— По злокозненности своей, — пискнул брат Азиний, пугливо озирающийся из-за спины своего серого ослика. — Ибо нет для басурман ни закона, ни совести!..

Моя славная армия явно пала духом. Да к тому же еще и распалась.

Со сьером де ла Риверо мы не разговаривали уже вторую неделю. При редких встречах со мной сьер еретик лишь кивал и спешил отвернуться. Я не настаивал. Не стал спорить и когда он решил ехать отдельно, наняв телегу вместе с возницей. Степь широка, но римскому доктору никуда от меня не деться. Мы оба это хорошо понимали.

— Слыхал я, что здешний король весьма строго следит за порядком на дорогах, — гнул свое дю Бартас.

— Как и мессер Мазарини, — согласился я, и славный пикардиец скривился.

— Не удивляйтесь, друг мой, — решил пояснить я. — Татары из самого Крыма не грабят. А вот буджаки и ногаи, которые кочуют поблизости, плохо слушаются приказов Светлейшего хана. Вы же помните, как здесь набирают войско!

Шевалье кивнул. Сбор орды — последнее, что мы успели увидеть, покидая Бахчисарай.

* * *

Зеленый флаг над дворцом, оглушительные крики глашатаев, звон копыт. Ислам-Гирей, владыка Крыма, сзывает бесстрашных батыров на помощь другу своему Зиновию Хмельницкому, гетьману Войска Запорожского.

Толпа — на базаре, на узких улочках, на площадях. Татарские халаты, малахаи, остроносые сапоги — и чужая речь. Не татарская, не турецкая. Немцы, венгры, греки, черкесы, русины, поляки…

Поляки!

И пойдет орда, и заплачут полячки и русинки, проклиная ненавистных басурман…

* * *

Крик. Старик в зеленой чалме махнул рукой. Заскрипели колеса.

Пора!

Я взобрался в седло и пустил коня шагом. Шевалье пристроился рядом, оставив нашего попа далеко позади. Общаться с братом Азинием всегда было нелегко, теперь же, после того, как бывший регент расстался со своим Юсуфом, он впал в черную меланхолию, временно забыв даже о поисках святых, воссиявших в этих диких землях.

В общем, всем было не до веселья. Не исключая и меня самого.

* * *

— Мессер де Боплан пишет, что из Крыма до Киева можно добраться за месяц, верхами же — за две недели.