Читать книгу - "Затмение - Айя Субботина"

— Сделать то, что хочется тебе, — подсказывает он, выразительно нажимая на последнее слово.

Я встаю, отряхиваю несуществующую пыль со своего дорого платья и чувствую себя… так странно. Словно я лампа для благовоний, и внутри меня зажгли свечу, которая подогревает сладкое масло. Мне горячо. Жар растекается под кожей дурманящей дымкой и хочется содрать с себя все до последнего клочка одежды вместе с кожей, чтобы хоть тогда увидеть и узнать себя настоящую.

— Королевы не имеют роскоши делать, что вздумается, — говорю тихо и медленно, как механическая игрушка на последнем витке колеса, поворачиваюсь, подставляя спину.

— Это «дорожка терпения» или «тропа в безумие»? — вслух размышляет Блайт, когда берется пальцами за верхнюю пуговицу.

Их там ровно шестьдесят девять: от затылка до талии.

— Это шестьдесят девять шагов, чтобы одуматься и повернуть назад, — отвечаю я.

Блайт хмыкает, и мне даже кажется, что он все-таки передумал: напоследок гладит линию роста волос, трогает холодными пальцами воротник — и через секунду меня оглушает треск ткани — и платье, словно шелуха с проклюнувшегося побега, падает к моим ногам. Я беззвучно охаю, пытаюсь прикрыться руками, потому что под свадебным нарядом у меня только тонкие кружева белья, которое ничего не скрывает, а наоборот — бесстыдно оголяет.

— Терпение — не мой конек, сладенькая герцогиня. А теперь перестань делать вид, что меня не существует и повернись. Уверяю, для первого раза брать тебя на коленях будет слишком грубо даже для такого засранца, как я.

И я послушно поворачиваюсь. Жадно ощупываю взглядом его кожу, когда Блайт заводит руки за голову и стягивает рубашку. Белая, словно покрыта тонкой паутинкой невидимого инея. Его волосы взъерошены, взгляд становится темным, грозовым, как небо перед бурей. И лавовые зрачки растягиваются в пропасти, куда я хочу окунуться с головой, даже если после этого вся моя жизнь круто изменится.

Я послушно убираю руки от груди перекладываю ладони ему на плечи, и этот стервец жмурится, как будто именного этого и желал. Может быть, я тоже часть его замысла? Пешка на доске их с Кудесником странной игры. Кто-то вроде шпиона, который еще не знает, что уже предал.

— Что с нами будет? — спрашиваю, когда Блайт берет меня на руки и несет в постель.

— Не все ли равно?

Его слова тонут в поцелуе, которым Блайт ставит жирную точку в поединке. Наверное, мы могли бы до утра дразнить друг друга, обмениваться колкостями и подливать масла в огонь страсти, но мы делаем это, кажется, всю жизнь с рождения и устали от поединка, в котором давно забыли о правилах.

— Балдахин? — Я словно падаю вверх, в расшитый серебром звездный шелк цвета закатного неба, когда синева приобретает самый демонический свой оттенок.

— Звучит так, будто ты надеялась на стог сена.

Блайт нависает надо мной, и улыбка больше не касается его взгляда, только губ, которые я с наслаждением поглаживаю пальцами. В нем все совершенно, полностью, до кончиков волос безупречно, и я схожу с ума от того, что в эту ночь он будет моим. Именно так: не я стану принадлежать ему, потому что мы оба знаем — он давно и безраздельно мной владеет. Но сегодня он весь мой, добровольно, потому что даже божественной силы не было достаточно, чтобы устоять перед искушением и соблазном.

— Это же так романтично, — уже без улыбки отвечаю я, потому что он перекатывается на локоть и свободной рукой жадно скользит вверх по моей ноге, хватает бедро с видом собственника и заставляет вздрогнуть от холодных ожогов на коже в том месте, где в нее впечатываются его пальцы. — Так… по-человечески.

— Если ты считаешь, что сухая слома в заднице — это предел романтики, то у меня для тебя скверные новости, сладенькая. И ради богов и демонов Нижнего мира — замолчи, королевское высочество, иначе я решу, что твой хорошенький рот напрашивается на такие бесстыдства, о которых я бы с огромной радостью рассказал маленькой вздорной девственнице.