Читать книгу - "Разведка боем - Василий Звягинцев"

Освоились в революционной Москве Новиков с Шульгиным неожиданно быстро. Впрочем, удивляться тут особенно нечему – город все-таки для них родной, и после краткого момента нестыковки с нынешней Реальностью началось узнавание и привыкание. Люди вокруг, как они вскоре сообразили, были почти те же, ведь многих из них, пусть и постаревших на тридцать лет, они могли в детстве встречать на этих же улицах, а постараться, так и знакомых, наверное, удалось бы обнаружить. Многое было памятно по книгам, фотографиям, документальным фильмам, а главное – все больше открывалось уголков, без изменения просуществовавших до конца шестидесятых годов, пока не пошли под слом целые улицы и кварталы в центре и близ Садового кольца.

На следующий день они снова наведались на Сухаревку. Следов вчерашнего беспорядка здесь не наблюдалось, толкучка шумела и волновалась по-обычному. Так же продавали, покупали, крали и привычно разбегались при появлении милицейских нарядов.

Андрей без труда подобрал себе предметы обмундирования красного командира, в которого он решил преобразиться – синие русские бриджи, не то английский, не то польский френч табачного цвета с огромными накладными карманами, серую буденовку шинельного сукна. Все не новое, но вполне приличное. Даже сапоги удалось купить по размеру – с высокими присборенными голенищами, на спиртовой кожаной подошве, подбитой березовыми шпильками.

Теперь он мог ходить по улицам спокойно, в случае проверок предъявляя справку, что командир батальона такого-то полка славной Железной дивизии (недавно вдребезги разгромленной на польском фронте) находится в долгосрочном отпуске по ранению и направляется в Петроград для консультации в клинике Военно-медицинской академии. Диагноз по-латыни, штамп полевого госпиталя, подпись, печать.

Обсуждая свой новый план, друзья несколько раз обошли по периметру Кремль, изучили все возможные пути подхода к стенам и удобные места для их форсирования, исходные позиции штурмовых и отвлекающих групп. Постарались определить, имеются ли постоянные огневые точки на башнях. Присмотревшись к поведению постовых у Спасских и Боровицких ворот, Шульгин решил, что и проникнуть внутрь для рекогносцировки особого труда не составит.

– Идиотизм, конечно, – рассуждал Сашка, когда они присели перекурить на паперти Покровского собора. – По левашовской прихоти изображай теперь картину Сурикова «Штурм снежного городка». У него принципы, а что через них в десять раз больше людей угрохать придется, ему наплевать.

– Взятие, – не поворачивая головы сказал Новиков, внимательно рассматривая Красную площадь, грязную и в колдобинах, с пересекающими ее трамвайными путями. Из-за отсутствия Мавзолея и трибун она совсем не походила на настоящую. Могила жертв октябрьских боев слева у стены, лишенная гранитных надгробий и ограждения, тоже впечатления не производила. Провинциально все как-то, словно не в Москве они находятся, а, к примеру, в Ярославле.

– Что – взятие? – недоуменно спросил Шульгин, прерывая свою филиппику.

– Картина называется – «Взятие снежного городка», отнюдь не штурм. А Левашов по-своему тоже где-то прав. Во-первых, действительно принципы, никуда не денешься. Ну не желает человек участвовать в свержении Советской власти, которая ему дорога…

– Исключительно как память, – вставил Сашка.

– Даже и так. Скажи еще спасибо, что он нас с тобой, по старой дружбе, вообще не ликвидировал как врагов народа. Папаша его уж точно бы не колебался, а Олег, видишь, терпимее. Прогресс…

– Общение с нами даром никому не проходит, – фыркнул Шульгин.

– Это еще как сказать. И, во-вторых, мне тоже моментами кажется, что победить, соблюдая его условия, как бы и честнее будет. Войну ведь и не выходя из каюты выиграть можно, если кое-через что переступить. В элементе. Отрегулируй должным образом пространственное совмещение, открывай канал в любую нужную точку и стреляй, как в тире. Вдвоем за полдня можно весь старший армейский комсостав и ЦК с Совнаркомом перебить. И еще полдня на все губкомы… Патронов хватит, только стволы почаще менять, чтобы не перегревались. И ни одной напрасной жертвы. Нормально?

– До абсурда любую мысль довести легко, – уклонился от прямого ответа Шульгин. – Охотник и то по сидячей птице не стреляет.

– Вот-вот, и коррида кое-чем от мясокомбината отличается.

– Правильно, – легко согласился Шульгин и тут же нанес ответный удар: – Но ведь матадор ради спортивного интереса только своей собственной головой рискует, а мы, получается, за ради чистых рук в свои игрища еще десятки тысяч людей втягиваем, чтобы, упаси бог, бездушными палачами не выглядеть. Ежели ты, уничтожая врага, дивизии в мясорубку бросаешь, своей головой не слишком рискуя, – ты солдат, а если имеешь возможность противника уничтожить, а потерь своих избежать – палач! Где логика? Тот полковник, что радиомину за двести километров взорвал и сотню немецких офицеров в клочья, – он кто?

– А Хиросима?

Новиков видел, что они опять втянулись в привычный спор ради спора и способны до бесконечности изобретать взаимоисключающие доводы, чтобы за потоком слов спрятать равно очевидную для них обоих истину – стоящая перед ними проблема нравственно безукоризненного решения не имеет в принципе. Как только они очутились здесь, в двадцатом году, причем в своем физическом облике, ловушка захлопнулась. Нельзя было укрыться на тропических островах и жить безмятежно, зная, что в России полыхает гражданская война, а они в силах ее прекратить, избавив страну от исторической и демографической катастрофы. Одновременно – нельзя было нечувствительно отбросить своеобразный «комплекс Руматы», почти подсознательное ощущение, что отчего-то нельзя, недопустимо извне, из другого времени, силой вмешиваться в как бы чужой конфликт. Тем более – используя военно-техническую мощь совсем другой эпохи.

Андрей также понимал, что в сугубо объективном плане проблема эта надуманная, проистекающая из дикой смеси исторического материализма, фрагментов иных философий и этик, сдобренной вдобавок интеллигентскими рефлексиями подчас стоящих на противоположных позициях, но равно почитаемых авторов еще в юности прочитанных книг.

Умом они вышеуказанную антиномию вроде бы решили, но все равно испытывали постоянную потребность убеждать друг друга в правильности своего выбора. Левашову на самом деле было легче, он себя избавил от терзаний, причем сравнительно дешевой ценой.