Читать книгу - "Дочь Бога - Владимир Пожарский"

– Бог с ними, – Рощин осторожно откинулся на спинку кресла, противно захрустевшего треснутой задубевшей кожей. – Вы же говорите, в зале и так – полный комплект.

– Правильно, тьфу на них! – махнул рукой фон Рамштайн. – Они там, в Москве еще не понимают, какого живописца потеряли.

– Почему потеряли? – подала голос Наташа. Она, боясь испачкаться, примостилась на раздвижной то ли египетский, то ли античный стульчик. Как скоро выяснилось, совершенно не предназначенный для сколь-нибудь долгого сидения на нём. Ноги затекли, хотелось встать, размяться, но где тут?! Да и неловко.

– Девушка, милая, – Хаим повернулся к Наташе. – Какой же нормальный человек, получив из рук королевы рыцарское звание, и пять миллионов фунтов за три картины, покинет Англию! Не родился ещё такой!

– А может быть, Володенька – патриот? – поёрзав и попробовав вытянуть ноги, молвила милая девушка.

– Да, хоть трижды патриот! Возьмите меня – родился и вырос в Одессе…

– Это я сразу понял, – негромко заметил Влад.

– Спасибо, – кивнул ему фон Рамштайн и запальчиво продолжил: – Вы знаете, как я обожаю Одессу? Но! Как только появилась возможность устроить свою жизнь в Лондоне, то – где я оказался? Как – где?! В Лондоне!

– Давно вы здесь? – поддержала разговор и Глория.

– Почти тридцать лет, как один день! А что Одесса? Я имею возможность в любой момент поехать туда и иметь там всё, что захочу!

– Часто навещаете родные места? – спросил Рощин.

– Да всё никак не соберусь, – чуть погрустнев, проговорил Хаим. – Вот в Нью-Йорке, Париже и так далее – по несколько раз в год.

– Ностальгия – у всех русских? – нежным тоном произнесла Глория. Настолько нежным, будто она собиралась встать и погладить ладошкой лысину скорбно тоскующего одессита.

– У нерусских тоже! – махнул рукой громко захохотавший фон Рамштайн. – Не берите в голову, моя дорогая! Разбередить душу старому и мудрому Хаиму не так-то просто.

– Ну, конечно, вы же терпите уже тридцать лет, и ничего, – поюродствовала Наташа, подражая волнующим интонациям подружки-медсестры.

Было развеселившийся младший партнёр, сжал губы и ответил Наташе взаимностью:

– Вот, если бы вы стали такой же доброй, как красивой… То с вашего образа можно было бы не только светские картины, а иконы писать!

– Наверно, нам уже пора выдвигаться в зал? – миролюбиво сказал Влад, медленно поднимаясь с ужасного скрипуна, чтобы он больше не издавал ни визгов, ни тяжких вздохов.

Хаим скакнул кузнечиком, вытянув вперед обе руки:

– Пожалуйста, сидите! Что это я, действительно, разошелся не на шутку?! Вы же – гости, и к тому же, клиенты. А я с вами, как со своими родственниками обращаюсь…

– С бедными родственниками? – искренне, но как бы в кулачок, засмеялся Рощин. – Простите, не удержался, чтобы не добавить. Мир?

– Миру – мир, а нам с вами – деньги! – фон Рамштайн с чувством пожал Владу руку и глянул на часы. – А вот сейчас, и, правда, пора на карнавал. Или ещё по рюмочке? По швартовой, как говорят в Одессе.

– Благодарим, – художник за всех отказался от угощения. – Ещё надо свободные места найти…

– Для вас уже всё приготовлено! – опытный Хаим всего за секунду мудрёным зигзагом пересёк кабинет и открыл дверь. – Слева от трибуны, если смотреть на трибуну, вдоль стены стоят три мягких удобных стула. Их, специально для вас, караулит наш сотрудник.

Проход Влада с девушками по залу сопровождался аплодисментами половины собравшихся. Видимо, другую половину больше интересовал сомнительный Айвазовский и Жерико. С которых, собственно, и начались торги. Шесть картин известного мариниста ушли с молотка в общей сложности за триста тысяч, а «Нищий» – оставшегося вечно молодым Теодора – достался неизвестному из мировой сети за сто пятьдесят тысяч фунтов. Две другие литографии Жерико поменяли хозяина за гораздо меньшие суммы. Затем покупатели слегка поторговались за полдюжины полотен неизвестных Рощину британских и французских авторов. Наконец, на стенд установили первую картину Влада «Старик и голуби». Хаим кратко, но красочно расписал заслуги автора перед королевой и Британией, затем указал на него самого и таки заставил подняться со стула для поклонов, которые больше походили на кивки.

Художник и его спутницы впервые воочию стали свидетелями зрелища, метко названного фон Рамштайном – карнавалом. Аукционист настолько овладел своей профессией, что ему можно смело давать звание заслуженного или даже народного артиста. Его убедительная быстрая речь с указующим молоточком то на одного, то на другого желающего приобрести полотно модного и дорогого живописца перемежалась с затяжными театральными паузами, чтобы ещё больше поднять цену. На первом миллионе сломалось большинство покупателей, и яростный торг продолжался лишь с пятью основными претендентами, агенты которых находились в зале. В результате, дедушку, крошащего батон на Дворцовой площади купили за три миллиона полновесных фунтов стерлингов. От такой суммы за интересную, но всё же – проходную работу у Рощина пересохло во рту. Однако он и бровью не повёл. Во всяком случае, так ему казалось. «Сижу как скала!» – послал он мысленный воздушный поцелуй фее. «Вижу! – весело ответила Светла. – Я тут забралась на секундочку в одного фанатика Айвазовского, чтобы на тебя со стороны глянуть и, если что, причёску поправить. Но никакого волнения снаружи не заметила. Прекрасно держишься, только уж чересчур, столбиком. Расслабься немного и поцелуй в щёчку Наташу и Глорию. В щёчку. Как бы, благодаришь своих муз. Во-первых, это будет смотреться очень красиво, а во-вторых, душевно и естественно».

Пока Влад выполнял приятное поручение феи, на суд покупателей вынесли следующую его картину. Затем – третью… К концу торгов четырнадцать картин Рощина обрели новых владельцев, а он стал богаче на шестьдесят миллионов.

Фон Рамштайн заканчивал перевод денег на счёт живописца, когда у того зазвонил телефон. Сотрудник секретной службы спросил – не пора ли присылать за сэром Владом и его спутницами лимузин? К королевскому ужину надо прибыть без опозданий – ровно в половине девятого вечера…

– Осталось всего сорок минут! – воскликнул Рощин. – Может быть, нам лучше прямо сейчас взять такси, чем неизвестно сколько – дожидаться ваш транспорт и нервничать?

– Что вы, сэр?! – агент даже оскорбился, что русский художник сомневается в его предусмотрительности. – Если вы уже готовы ехать, прошу вас – выходите на улицу, серый роллс-ройс ожидает вас у входа.

Сославшись на срочные дела, Влад отказался немедленно спрыснуть с Хаимом удачные торги в ближайшем приличном ресторане. Но всё же не оставил его совсем без надежды:

– Давайте, через денёк-другой свяжемся по этому поводу и решим, где и когда отметить нашу совместную победу. Меня с девушками уже ждут в другом месте.

– Как жаль! – фон Рамштайн приложил руку к сердцу. – А я ведь хотел вас угостить не только рюмкой кальвадоса. И поговорить о будущем… ведь не все ваши новые картины отправятся во дворец. Наш аукционный дом предлагает вам лучшие условия…