Читать книгу - "Убить Ланселота - Андрей Басирин"

донес ветер до Хоакина обрывки мелодии.

Девиц по деревням пугал.

И сам король ему порой

Слал дань. Как пленник, как слуга.

Куда идти? – скажи, мой друг.

И где придусь я ко двору?

Голос этот стрелок узнал. Узнал, хоть и не слышал до того ни разу. Пела Лиза, кашеварничая у лесного очага:

Душа и помыслы грубы,

Вся жизнь – пещера да гора.

Зверь где-то дудочку добыл —

По вечерам на ней играл.

О чем мне петь? – скажи, мой друг.

Я не сфальшивлю, не совру.

Истессо замедлил шаг. Осторожно, чтобы не спугнуть, отвел ветку, мешавшую смотреть. Запах дыма смешивался с ароматами мяса и хвои.

А где-то, в землях короля,

Жил рыцарь, звали его…

– фру-фру! – возмущенно заверещал барсучонок, выскакивая из-под ног. Зайцы, оленята, сойки прыснули в разные стороны. Затаились в кустах – только любопытные глаза моргают да носы принюхиваются.

Девушка обернулась:

– Хок? Ты?

Половник выскользнул из рук и ушел на дно котла. Лиза даже не заметила этого. Во все глаза она смотрела на стрелка. А он на нее.

Встреча в «Свинцовой чушке» – как давно это было… Шафрановый сарафан пообтрепался, ожерелья давно потерялись. Второе платье – бирюзовое – выглядело получше, но Фуоко берегла его на случай, если придется попасть в цивилизованные края. Скитаясь по лесам, девушка окрепла и загорела. Монастырская бледность уступила место здоровому румянцу.

– Здравствуйте, сударыня. Вы прекрасны, как Аврори Колоратуро.

– Благодарю, Хок. Но почему на вы?

Появившаяся неизвестно откуда Маггара уселась на плечо Фуоко.

– Не обращай внимания, Лиза. Он всегда так. Привыкнет, освоится и станет прежним.

При последних словах голос ее дрогнул. Прежний Истессо – сейчас. В дальнейшем он будет меняться. Каждый раз чуть иначе, чуть не так. Когда же он избавится от своего проклятия?

Стрелок вытащил из котла половник, принюхался:

– Божественно! Незабываемо. Вы гений кухни, сударыня.

Он потянулся, чтобы зачерпнуть еще каши, но Лиза хлопнула его по руке:

– Успеешь, обжора. А каша еще не готова.

Лишь после этого Хоакин ощутил себя дома. Разбойничья жизнь не меняется, что бы ни случилось. Пахнет мятой и подгоревшей кашей, под ногами суетятся зайчата и бурундуки. Надо поспрашивать у Фуоко, как она попала в храм. Можно биться об заклад: своих родителей она не знает. А зайчата – признак верный.

Лиза становится Романтической Подругой. А это значит, что земля справедливости вновь настигла его. Ведь Деревуд – это не географическое понятие. Это состояние души.

Истессо раскрыл книгу на первых страницах. «Календарь гостей Деревуда на август». Все правильно. Клетки таблицы перестали быть пустыми; их заполняли ровные строчки текста.

– Что-то случилось? – Лиза глянула на стрелка. – У тебя, удивленное лицо. И счастливое.

– Нет, нет, ничего. А где мы находимся?

– Как где? Ах да, ты же не помнишь… Мы в лесочке, что неподалеку от Доннельфама. В лагере вольных стрелков. Когда выяснилось, что ты победил Базилиска, народ повалил в леса валом.

– Я все-таки победил Базилиска. Всегда знал. Как же это случилось?

Лиза обтерла руки об подол. Подошла к Хоакину, обняла его за плечи.

– Милый, милый, бедный мой Ланселот! Ты все успел позабыть. Но я расскажу тебе. Тем более что это весьма занимательная история. Ее стоит послушать.

– Еще один щелбан.

– Так нечестно. Вы придумываете правила на ходу.

Ойлен с усмешкой посмотрел на поэта:

– А как по-твоему, дурачок? Кто еще станет придумывать правила в игре, в которую играю я? Шарлатан Тримегистии?

Скульптор и поэт засели в пустынном зале, обжираясь и пьянствуя. Стены празднично белели штукатуркой (Ойлен подрядился расписать их фресками из жизни герцога), на пыльных коврах стояли подносы с колбасами, перепелами и сырами. Бутылки и бочонки высились в живописном порядке: от скуки Тальберт выстроил из них макет Базилисковой Камении. Получилось довольно похоже.

Конкурентов у проходимца не было. Коллекция подхалимов и болтунов, которую собирал герцог Розенмуллен, находилась пока в зачаточном состоянии, так что зал (ей предстояло стать Залой Вольных Художеств) пустовал.

Но не совсем. Кроме плутов здесь обитали пленницы. У окна примостилась Лиза, пустыми глазами глядя во двор. Маггара и Инцери сидели обнявшись на подоконнике. Все мелкие ссоры, раздоры забылись перед лицом общей беды.

– Ах, если бы я оказалась там, – потерянно повторяла элементаль. – Я бы этому Базилиску вмазала. Уж натянула бы ему глаза на жопу.

– Пустая болтовня, – заметил Ойлен, раздавая карты. – Базилиск муху своими глазами на лету окаменяет. По Хок выкарабкается. Недаром он из Ланселотов.

Пленницы вздохнули, а поэт добавил:

– Базилиск… он того… кхе-кхе! Говорят, зрение у него ослабло. Может, и не убьет до смерти.

Повисла тишина, нарушаемая лишь шлепками карт по подносу да всхлипываниями Маггары.

– С другой стороны, – подал голос Ойлен, – может, мне самому сразиться с Базилиском? Неле говорит, что у меня каменное сердце. Йост, отец мой, утверждал, будто желудок у меня железный, а глотка – медная. И когда выпью – голова становится свинцовой; Что мне зверь сделает?' Эй, это ты стучишь?

– Нет, не я, – испуганно встрепенулся поэт.

– Это Глинниус, – сквозь слезы пояснила Фуоко. – Только он умеет так греметь.

Игроки прислушались, отложив карты. Звуки разносились отчетливо и громко, словно полковой барабан провожал мародеров на эшафот.

Бум. Бум. Бум. Бум.

– Ну пошла потеха. – Тальберт недовольно наморщил нос. – Кажется, мне работки привалит. Копчиком чую.

Двери распахнулись.

Бум. Бум.

Голем бережно присел и положил на пол свою ношу, В первый миг Фуоко не разглядела, что он принес. Потом вскрикнула, бросилась к лежащему:

– Хоакин!

Загремели по полу сбитые бутылки. Сама того не замечая, Лиза разрушила винную Камению, над которой возился Тальберт.

– Силен, знать, разбойник, – объявил голем. – Под старость Базилиск. Слаб стал глазами. Придется, Тальберт. удружить. Вящей славе потрудиться.

В дверь просунулись головы Пампфеля и Ганхеля. За ними мелькнула недовольная физиономия профоса.

– Что такое? Непорядок! – рявкнул профос – Отчего слезы? Зачем? Отставить слезы. Немедленно. Эй, Ганхель, Пампфель!