Читать книгу - "Тень Земли - Михаил Ахманов"

Они просидели обнявшись, в молчании, пока солнце не скрылось за стеной. Каа дремал, уткнувшись носом в жесткую бамбуковую циновку, небо и вода в бассейне потемнели, пальма у ворот будто бы сделалась ниже и свесила листья в грустной задумчивости, а заросли плюща казались теперь серыми растрепанными коврами, небрежно вывешенными на стенах. Подул ветер, листья пальмы зашелестели, и бамбук на склоне холма откликнулся сухим шорохом. Губы Марии дрогнули:

– Ди-ик…

– Да? – Он обнимал ее за плечи, вдыхая нежный аромат волос.

– Невлюдов… тот ученый… Что стало с ним?

– Как было сказано, он женился на прекрасной принцессе, и жили они долго и счастливо. – Рот Саймона растянулся в улыбке. – Финал вполне закономерный. Он выполнил долг перед человечеством, и оставалось лишь пожелать чего-то для себя. Как-никак он подружился с Джинном! Вот он и пожелал того, что нужно всякому мужчине.

– А что нужно мужчине? – спросила Мария, касаясь губами его век.

– Встретить свою принцессу, разумеется.

Это являлось бесспорным фактом, и Мария затихла. Потом раздалось снова:

– Ди-ик? А Джинн, тот разум в компьютере? Он все еще существует?

– Вряд ли, милая. Его вместилищем была глобальная сеть Земли, демонтированная в двадцать первом веке. Понимаешь, чтобы возник подобный разум, нужно огромное количество компьютеров, соединенных между собой, способных обмениваться информацией. А еще – программы, бесчисленное множество программ, которые позволяют делать самые разные вещи – считать и обрабатывать данные, прогнозировать и распознавать переводить с языка на язык, моделировать всевозможные процессы – и в точных науках, и в экономике, и в психологии. Тогда количество переходит в качество.

– Но разве у вас, на звездах, нет таких программ и сетей из тысяч и тысяч компьютеров? – спросила Мария. – Есть! Ты сам говорил! Значит, Джинн не умер? Может быть, он отправился в космос вместе с людьми и теперь живет на каждой из ваших планет, а вы об этом и не знаете?

– Может быть, – согласился Саймон, представив семейство загадочных электронных спрутов, что прячутся в глобальных сетях Колумбии и России, Южмерики и Европы, Сельджукии и Китая. Эта картина повергла его в трепет; крепче обняв Марию, он пробормотал: – Может, и так, девочка, но это уже совсем другие Джинны. Они не желают общаться с нами и пока что не сделали людям ничего хорошего. Правда, плохого тоже. Плохое мы делаем сами себе.

Лицо Марии стало несчастным, и он подумал, что в эту секунду видит она мешок, висящий на балке, поверхность озера под ногами и мельтешащих в воде безжалостных тварей. Однако это определение не совсем верно; зверь есть зверь, и чувства его просты – голод, страх и ярость, порожденная голодом или страхом. По-настоящему безжалостными бывают только люди.

– Наши все не возвращаются, – сказала Мария, вздохнув и повернувшись к сторожившей ворота пальме. – Хочешь, я покажу тебе танец с факелами? Его пляшут в сумерках и обязательно у воды, чтобы в ней отражался огонь. Так меня мама учила. Очень красивый танец. Хочешь? Пока никто не вернулся?

Саймон молча кивнул.

* * *

Они возвратились на следующий день, часам к трем: сначала – Проказа с Филином, затем – Гилмор на лошади, но без старика хозяина, и, наконец, Кобелино. Штаны на Филине висели лохмотьями, физиономию Пашки-Пабло украшал, здоровенный синяк, но оба казались довольными; Пашка все порывался рассказать про двух красоток, Урсулку и Пепитку, беленькую и смугленькую, да только вот какого колера какая он – вражье семя! – подзабыл. Гилмор явился преображенным: в белом щеголеватом костюме, в сапогах крокодильей кожи и с полированной тростью, отделанной серебром. Его курчавые волосы были выпрямлены, подстрижены и подкрашены, чтобы имитировать седину, широкий негритянский нос вроде бы стал поуже и поострей, а кожа чуть поблекла, так что он мог при случае сойти за очень темного мулата. Но, разумеется, не из простых – как минимум мытаря или бугра в каком-нибудь злачном заведении, где под бульканье и звон стаканов кружат ночные бабочки Урсулы да Пепиты.

Кобелино вроде бы остался прежним: штаны, рубаха да стоптанные башмаки, ниточка усиков над сочным ртом, гладкая шафрановая кожа и поволока в очах, которые чуть заметно посверкивали,, когда их взгляд обращался к Марии. Саймон, однако, подметил, что несет от мулата сивухой, а еще появилась в нем какая-то уверенность, будто ему, извергу и отморозку, сам Монтальван даровал прощенье и посулил, в виде особой милости, прокатить в своем обитом плюшем автомобиле. Правда, под строгим хозяйским взором Кобелино увял и начал совершать мелкие беспорядочные движения: то теребил пояс, то почесывал за ухом, то, горестно кивая головой, пересчитывал дыры на рубашке.

– Докладывай! – распорядился Саймон.

– Свиделись мы с Гробовщиком, хозяин. Жив он, здоров, в яму пока что не угодил и очень насчет тебя любопытствует., Ты, говорит, Кобель, умеешь паханов себе выбирать – не хуже, чем баб и девок. Чутье у тебя кобелиное на стоящих. людей, особенно если к морде кулак приложат, а после стакан поднесут.

– Дальше! – Саймон нахмурился, а Пашка фыркнул и пробурчал:

– Будет тебе кулак, гнида навозная, а вот стакана не обещаю.

Саймон велел ему заткнуться и кивнул Кобелино.

– Еще расспрашивал, хозяин, кто вышиб с арены Емельку Кривого. Пако сам не дурак подраться, толк понимает и к хорошим бойцам – со всем уважением… мимо чарку не пронесет. Вот и спрашивал, интересовался. По радио, мол, трепались: завелся в Эстакаде новый чемпион – ну, а мы как раз из тех краев, со свежими, значит, новостями. А Мамонт – что… Мамонт у него без сочувствия, хоть и знатный боец, да из смоленских, а Пако смоленских не любит, у него на смоленских зуб, потому как…

– Невнятно излагаешь, – прервал мулата Саймон. – О чем ты с ним договорился? Ну! Быстро и коротко!

– Договорился, что хочет он на тебя поглядеть. Сегодня, хозяин, между пятью и шестью, так что можем уже отправляться. Но только чтоб был ты один, то есть со мной, и больше чтоб никого, ни единого человечка.

– Плохо договорился. Не он на меня, я на него глядеть буду. – Саймон повернул голову, осмотрел Пашку с синяком, Филина в рваных штанах, сморщился и кивнул Гилмору: – Мигель! Пойдешь со мной.

– А я? – подскочил Пашка. – Ты ведь к бандюганам едешь, брат Рикардо, а с ними, не в обиду сказать, толк от Мигеля невелик. Взял бы нас с Филином. Прихватим ножики и…

– Вы уже навоевались, – отрезал Саймон и зашагал к воротам.

До машины, спрятанной в зарослях, пришлось добираться не меньше часа. Автомобиль был на месте, в целости н сохранности, только на правом крыле благоухала куча обезьяньего помета. «Хорошо, что не на сиденье», – подумал Саймон, залезая внутрь.

Проделав неблизкий путь от Сан-Эстакадо до Рио, он не избавился от удивления, что этот лиловый монстр ездит, слушается руля и тормозит, если нажать на педаль. Не боевая «саламандра» и даже не глайдер, однако вполне приемлемое транспортное средство. В целом экипаж казался надежным, хотя и громоздким, но скорость, маневренность и примитивные тряские рессоры оставляли желать лучшего. С этим, правда, Саймон готов был смириться, однако запах плохо очищенного бензина, рев мотора и пронзительный клаксон его раздражали. Лиловый автомобиль блокировал разом два его чувства, столь необходимых для выживания, – обоняние и слух, и Саймону все время чудилось, будто едет он в пустой бензиновой бочке, набитой булыжниками.