Читать книгу - "Тираны. Страх - Вадим Чекунов"

Скрипя полозьями, вслед за стражей на мост въехали простые сани, запряженные неказистой саврасой кобылой. Безбородый румяный возница привстал на козлах, взмахивая вожжами и словно красуясь у всех на виду. Шитый золотой нитью и жемчугом кафтан ладно сидел на плечистой фигуре.

В народе зашептались:

— Лексея Басманова сын!

— Царский любимчик!

— Чисто девица в кафтане!

— Срамник! Не зря говорят.

— Молчи, дурак, — уши повсюду…

За нарядным возницей в санях, устланных рогожей, притулилась чья-то сгорбленная фигура с опущенной головой в монашеской накидке.

Вытягивались в любопытстве. Хватали друг друга за плечи, подпрыгивали. Жадно вглядывались, перешептывались:

— Кого Лексей привез?

— Чернеца какого-то…

— А где ж государь-то?

— Неужто передумал?

Басманов — а это действительно был он — осадил кобылку, соскочил с возничьего места. Топнул каблуками ладных сапог по доскам моста, подбоченился — того и гляди, сорвется в пляс. На юном лице играет румянец, губы кривятся в недоброй и плутоватой улыбке.

Сидевший в санях человек медленно поднял голову. Откинул с лица края потрепанной накидки. Показалось желчное лицо с неширокой редкой бородой. Над скорбно сжатым ртом нависал крупный нос. Скуфья из черного бархата плотно сидела на голове, вспыхивая нашитыми на нее алмазами. Засиял каменьями и серебром дивный резной посох, выхваченный седоком из-под рогож.

Народ ахнул.

— Никак государь?!

— Да ну… на санях и в дерюге-то?

— Царь! Царь это!

— Батюшка наш, Иван Васильевич!

— Господи, помилуй!

Резким карканьем пронесся над толпой выкрик какого-то оборванца:

— Юродствует самодержец! Ох, не к добру, ох, наплачется Новгород Великий!

Зашикали, зашипели, гневно повели глазами в сторону крикуна:

— Цыц, черт плешивый!

Оборванец засмеялся сипло, лающе, нырнул под ноги, пополз прочь от моста.

— Так ли вы государя встречаете? — звонко крикнул Басманов, забавляясь.

Рукой он повел в сторону саней.

Пимен встрепенулся, шагнул вперед. Выпятив живот, воздел святой крест к небу, готовясь благословить государя.

— Во имя Господа нашего… — начал было архиепископ и неожиданно осекся.

Иван сжимал набалдашник посоха и бешеным взором оглядывал новгородского духовного главу. Косматые брови царя нависли над горящими разным цветом глазами, рот гневно ломался.

Пимен почувствовал, как его сердце обрывается, а сознание отлетает. Все исчезло вмиг: небо, солнце, блеск воды в полыньях, собачьи головы, косматые кони, змеиная ухмылка царского баловня и сам грозный государь. Пожелтел белый свет, померк. Словно злая неведомая сила окунула Пимена в ледяную прорубь — сжалось нутро, перехватило дыхание, заглохли все звуки, кроме яростного стука крови в ушах.

Голос царя, загремевший на мосту, выдернул Пимена из жуткого омута, куда соскользнула его душа.

Иван, стоя в санях во весь рост, кричал Пимену:

— К Господу взываешь? Да разве ты святой крест в поганой руке держишь? Нож в нем запрятан, и этот нож для сердца моего — в него метишь! Умысел твой мне известен! Ах ты, вошь, в парчу облаченная!

Колени Пимена ослабли настолько, что если бы не серебряный посох, за который он держался, — упал бы архиепископ прямо под копыта лошаденки, притащившей на мост сани со страшным седоком.

— И вы, паскуды, — продолжал Иван, указывая дрожащей от ярости рукой на втянувшую головы в плечи городскую знать. — Ваши замыслы ясны! Отчизну державы нашей, Новгород великий и русский, метите передать — кому?! Нечестивому Жигимонту, этому польскому козлищу голоногому?!

В уголках рта царя выступила мутная пена. Иван звучно сплюнул на мостовой настил. Перевел дух. Вдохнул полной грудью, успокаиваясь, унимая закипавшее сердце.

Пимен стоял ни жив ни мертв.

— Не пастырь ты с этого дня, — хмуро промолвил Иван, усаживаясь в санях. — Ты враг церкви и Святой Софии, ненавистник венца Мономахова. Губитель и хищный волк ты, а не человек.

Произнеся последние слова, царь хрипло расхохотался, задрав бороду. Посох он устроил у себя в ногах, на скомканных старых рогожах. Пимен в полуобмороке следил за искрящейся на солнце фигуркой, украшавшей набалдашник.

Басманов заскочил на свое возничье место, но трогать лошаденку не спешил.

Царь Иван медленно повернул голову к архиепископу.

— Ну что стоишь, как столп соляной, — задвигал бровями Иван. — Садись рядом, если не брезгуешь.

Голос его звучал ровно. Будто затихла вспышка гнева и смягчилось государево сердце..

Пимен зашептал молитву и поспешно вскарабкался в сани. Сжался, ссутулился, стараясь сесть подальше от грозного гостя — не навлечь бы ненароком новый гнев. Помимо воли скосил глаза на вершину царского посоха.

Иван, заметив, желчно усмехнулся:

— Удивлен, поди, что не тайно под рубахой у государя, не в Святом Писании спрятано, по примеру вашей братии, ни еще каким способом?

Не зная, что ответить, Пимен вжался в борт саней.

— Так знай, и пусть остальные знают — мне таиться нечего. Это крамола повсюду прячется, дела гнусные исподтишка творят предатели, искусители и злочестивцы. А царь — он открыт, он как перст Божий.

Возница взмахнул вожжами.

— В Софию, — приказал царь. — Праздник сегодня.

Иван вновь набросил на голову потрепанную накидку и всю дорогу угрюмо молчал, лишь озирался по сторонам, недобро оглядывая улицы.

Кобылка резво бежала, тащила за собой неказистые мужичьи сани.

По всему пути темным-темно от склонившихся спин. Заходятся звоном колокола.

Наконец впереди показался Софийский собор. Беленые крепкие стены, обмазанные цемянкой барабаны, а на них — купола, словно огромные шеломы. Четыре серых, свинцовых, и между ними золоченый пятый, самый высокий. Чуть поодаль еще один купол, на лестничной башне, что возле входа.

Басманов, надув губы, дурашливо крикнул:

— Тпру-у-у, приехали!

Сани остановились.

Не глядя на архиепископа, Иван поднялся и задумчиво посмотрел на купола. Мрачное, потемневшее лицо его на миг прояснилось. Иван перекрестился, шагнул с саней на утоптанный снег. Перекрестился еще раз и неспешно зашагал к распахнутым дверям, словно не замечая ни суетившегося рядом Пимена, ни устремленных на него сотен пар глаз.

За царем по-хозяйски следовала свита. К спрыгнувшему с возничьего места Федору подошел отец Алексей Данилович. Пытаясь оттеснить шедшего след в след за государем Малюту, Басмановы ухмылялись и грозно посматривали по сторонам. Малюта, неловкий после ранения, упрямо ковылял, пытаясь не отстать. Грязной и Бельский хотели было подхватить его под локти, подсобить, но Скуратов так зыркнул на них, что те мигом отвязались.