Читать книгу - "Ночь богов. Гроза над полем - Елизавета Дворецкая"

Первоначальный совет собрался сам собой – Ратиславичи вовсе не расходились, проводив Доброслава, а тут же принялись обсуждать новости. Ради важности дела князь Вершина даже послал за сыновьями, чтобы не пересказывать им потом, а также за старшей жрицей, своей сестрой Молигневой, которая, хоть и баба, могла иной раз подать дельный совет. Вслед за ней пришла и княгиня Володара – самая молодая из его жен и самая знатная, взятая из смоленских земель и родившая Вершине троих младших сыновей, старшему из которых сейчас было пять лет.

Трое его старших сыновей все родились от разных матерей и совершенно друг на друга не походили. Лютомер, первенец, своей сединой в русых волосах, затягивающим взглядом и неуловимым отпечатком дикости, дыханием Леса, которое сквозило во всем его облике, внушал трепет даже родичам, но именно его слово, слово наследника, главы бойников и просто умного человека, весило немало. Девятнадцатилетний Хвалислав, сын хвалиски Замилы, молчал, опасаясь ляпнуть какую-нибудь глупость; будучи горячим и честолюбивым, он пока не имел того боевого опыта, что был у Лютомера, и сейчас с замиранием сердца ждал, не выпадет ли и ему наконец случай отличиться в ратном поле.

Третий сын, Борослав, Вершине приходился, строго говоря, не сыном, а племянником – он родился от младшего Вершининого брата, Радовита, умершего двенадцать лет назад. Вершина тогда взял братову вдову к себе – не маяться же ей одной, когда в роду мужиков хватает! – и ее самая младшая дочь, Золотава, родилась от него. Но благодаря этому семнадцатилетний Борята стал считаться княжеским сыном и занимал место рядом с Хвалисом, впереди прочих двоюродных братьев.

– Неужели правда, что князь Велебор умер? – толковали Ратиславичи. – Понятное дело, года голодные прошли, и не он один… Да, от Марены, как говорится, нету коренья!

Князя Велебора на Угре видели, может быть, два раза, – обходя полюдьем свои владения, так далеко на восток он почти не заезжал, довольствуясь теми дарами, которые князь Вершина присылал ему на Днепр. Он был хорош уже тем, что не вмешивался в угрянские дела и войска с Угры требовал всего два раза. Ожидаемые перемены могли быть только к худшему, раз уж на Днепре завелся новый князь, да еще, чудно сказать, женщина!

– Она – единственная дочь княгини Дубравки, внучка Гневомилы! – вспоминала Молигнева. – Род хороший, и женщины в нем все были мудрые!

– Да ладно, мудрые! – отвечал ей волхв Велерог. – Ведь она сама два раза здесь была – когда ее замуж за Рудомера оковского везли и когда она потом от вятичей назад восвояси бежала. Сама она, конечно, дева бойкая и собой красивая, но не волхва! Не дали ей боги мудрости, не призвали к служению. Только и может, что на большие праздники возле жертвенника стоять. Ни воевать ей, ни с богами говорить – нет, не выйдет толку!

– А ведь если и впрямь Велебор умер, а на стол смоляне девку посадили, то нам под девкой жить не годится! – говорил тем временем Богомер, не дожидаясь, пока служители богов разберутся, как там у новой смоленской княгини по их части. – С ума они, смоляне, сошли, что ли? Девку! Мужики, что ли, перевелись у них?

– Может, неправда? – усомнился старейшина рода Мешковичей, по имени Немига. Мешковичи жили близко – их дети играли с юными Ратиславичами, их женщины ходили к ратиславльским шить и болтать, поэтому все новости перелетали туда-сюда мгновенно. К тому же Немига женил своего старшего сына на дочери Богомера и заседал в здешней братчине на полных правах свата.

– Нет, не будет Доброслав в таком деле лгать. – Князь Вершина покачал головой. – Видно, совсем худые дела у смолян. Может, у них война какая, всех мужиков княжьего рода перебили?

– У них война, а мы и не знаем? – не поверил Толигнев, кормилец Хвалислава. – Кабы война, прислали бы к нам за ратниками. Помнишь, тогда князь Велебор с полотеским князем Столпомиром воевал, мы тут тоже войско собирали.

– Эх, молодые мы с тобой еще были, Толига, брат ты мой! – Вершина усмехнулся и даже взъерошил свои русые кудри под шапкой, и сейчас еще густые и красивые, несмотря на седину. – Молодые, неженатые!

– Ладно, старое вспоминать. – Богомер с суровым видом разгладил усы, похоже, скрывая усмешку. Как раз из того похода он привез свою первую жену. – Раз такие дела, надо и нам к смолянам посольство собирать, новой княгине в верности клясться и дары приносить.

– Эй, эй, погоди! – переполошился Толигнев. – Осади назад! Уже он и дары принес, и в верности поклялся! А я, может, не хочу? Мы, может, не желаем бабе кланяться! Ты-то, княже, что скажешь?

– Людей соберем, спросим, – уклончиво ответил Вершина. – А спешить и впрямь некуда. Они там девку на княжий стол посадили – нас не спросили, хотим мы, угряне, такую княгиню иметь или не хотим. А раз не спросили, то теперь и мы сами за себя решаем, как нам дальше жить.

– Это ты правильно сказал! – одобрил Толига и повеселел.

– В самом деле, что ли, с хазарами воевать задумал? – почти испугался сват Годила, брат второй княжьей жены, Любовидовны.

– Зачем сразу с хазарами?

– А как же еще? Между смолянами и вятичами мы одни не проживем, – либо под руку смоленского князя, либо вятичского идти надо. А идти под вятичей – с хазарами воевать. Доброслав, вон, уже сказал. Да и без него понятно. Может, эта княгиня новая и не станет в наши дела лезть, так и пусть ее… Правильно Богоня говорит. Надо дары собирать да послов на Днепр снаряжать…

– Не надо никаких послов! – закричали разом Толигнев и Немига. Махнув рукой в сторону свата, Толига добился тишины, вскочил на ноги и торопливо заговорил: – А другие-то кривичские князья обрадуются, что ли, что на Днепре баба в князьях? И полотеский князь, и плесковский, и изборские соколы, и дешнянский, какие там есть еще, сейчас все на смолян войной пойдут, будут землю ничейную к рукам прибирать. А с кого она, Велеборовна, войска потребует? С нас, вестимо! Так что не с хазарами, так с кривичами воевать придется! А с кривичами мы воевать не будем! Мы сами кривического корня, от общего деда род ведем, и я со своей кровью воевать не стану! Велес и чуры нас за такое дело проклянут!

Отцы кричали и спорили долго; женщины, слушая под дверью, ловили долетающие обрывки голосов. Пока что ничего не прояснилось, и сам князь Вершина по большей части молчал. Это был неглупый человек, в меру отважный, в меру осторожный. Племени угрян предстояло принять важное решение, и отсидеться в своих лесах явно не получится.

– А я вот еще что думаю, – заметил Велерог. – Раз мы теперь не под рукой смоленского князя, а вроде как сами по себе, князь вятичский-то не придет нас воевать? Вятичи-то вон где – рукой подать! Увидят случай всю Угру в свои руки забрать – куда мы без Смоленска? Или хотите вместо Велеборова рода светлому князю Святке кланяться и дань платить?

– Да ему бы свое удержать, Святке-то! – напомнил Толига. – С Дону хазары повадились к нему ходить, а там ведь самый хлеб! Не леса, как у нас, где пока себе хоть с убрус пашню раскорчуешь, все жилы надорвешь! Там чистое место, как скатерь, знай паши! А земля какая! Купцы рассказывали. Не то что у нас. Они, придонские, хлебом этим живут да еще торгуют. А хазары их с тех земель вытесняют. Вот они и просят помощи.