Читать книгу - "Витязь на распутье - Валерий Елманов"

Пришлось ответить, что переданы только образцы, по которым еще надо все создавать, на что потребуется изрядное количество времени, а потом еще и обучить людей метанию. Это тоже займет не один день. Про начавшиеся тренировки с пращой я предусмотрительно умолчал.

Дмитрий не унимался, ласково квохча возле меня, как курица над только что снесенным яйцом.

Прогуляйся, освежись,

С белым светом подружись!

Что за жисть без приключений, —

Просто ужасть, а не жисть!..[77]

Он даже предложил усилить мой полк любым количеством конницы и стрельцов, которое я запрошу. Я возразил, что это уже будет армия, возглавлять которую мне не по чину, да и бояре возмутятся, что он так возвышает иноземца. А даже если кто-то и согласится, все равно станет в ходе боевых действий морщить нос и поступать по-своему. То есть иметь таких под своим командованием та еще головная боль.

Но он опять выкрутился.

– А мы инако сотворим. Объявим тебя первым воеводой Большого полка, а потом всем именитым предложим остальные. Понятно, что откажутся, – опередил он мои возражения. – Вот и славно. Не желают, и не надо, а подмен им искать не станем, так что поедешь вовсе один, а уж опосля поставишь кого твоей душе угодно. Так как? – И в ожидании положительного ответа умоляюще уставился на меня.

Странно. Что-то я и не припомню, когда он на меня так просительно глядел, да и было ли такое хоть раз. Признаться, даже не по себе стало. Пришлось вновь быстренько прикидывать шансы «за» и «против».

Вообще-то можно было бы и не упрямиться, но мешало одно – сразу после возвращения Густав получит право просить руки Ксении, и нет никаких сомнений, что Дмитрий охотно даст добро на их брак.

Вдобавок и сама царевна, можно сказать, пусть не пообещала впрямую, но достаточно прозрачно намекнула шведскому принцу на свое согласие. Да, разумеется, на самом деле она ему откажет, но тогда королевич сможет во всеуслышание горланить на каждом углу о неверности русских женок и трепать ее имя.

Самому попросить ее руки уже сейчас? Но я хорошо помнил слова Дмитрия, произнесенные в Москве, что у него даже насчет Дугласа имеется кое-какая опаска: «Хоть и иноземец, да все равно княжеского роду. Одно радует – простодушен он, да и живет на Руси всего ничего, потому за него никто и не встанет, а что уж говорить о прочих… Иной, может, и не помышляет пока о шапке Мономаха, а стоит обвенчаться с дочкой царя, как непременно появится мыслишка о троне, ибо раз женат на царевне, значит, и сам…»

И пусть я на Руси тоже, как и Квентин, всего ничего, но учитывая, что у меня-то имеется какая-никакая популярность плюс близость к царевичу, да и в простодушных он навряд ли меня числит…

Нет уж, пока о Ксении мне лучше помалкивать. Зато напомнить Дмитрию его собственные слова не помешает. Ну-ка, ну-ка, неужто ты, государь, настолько не боишься Густава, что готов доверить ему армию для завоевания Эстляндии? А не думаешь ли ты, что он после…

Но увы – и тут мимо. Не боится он и ничего такого не думает, поскольку уверен в королевиче, который простодушен, аки малое теля, а посему вреда от него Дмитрий не мыслит ни ныне, ни впредь. Даже Симеон Бекбулатович[78], хотя дряхл и немощен, да к тому же чуть ли не вовсе ослеп, в сравнении с Густавом выглядит куда опаснее.

Оставалось только осведомиться:

– А что, так уж приспичило?

Дмитрий сокрушенно развел руками:

– Родить нельзя годить. Такое дело, что неволя приспела, потому хошь роди, да подай.

Ну да, ну да, вот только «рожать» мне, а даже суррогатную мамашу никто не торопит проделать это раньше положенного срока.

Ишь ты – даже с латыни на народные прибаутки перешел. Но я сдаваться не собирался, отвечая в том же стиле, благо что за короткий срок пребывания в Костроме пополнил свой запас пословиц и поговорок чуть ли не вдвое. Одни скоморохи чего стоили. Едва что-то не получается, так сразу давай винить друг друга, да не просто, а с вывертом, со всякими шуточками да прибауточками, присказками да присловьями. Что и говорить – великое дело привычка.

Да и от остального люда наслушался изрядно, и не просто наслушался, но и сам стал к ним прибегать гораздо чаще, нежели прежде. А куда деваться? Коли хочешь добиться взаимопонимания, то с каждым лучше всего разговаривать на привычном для него языке.

– Вот так тебе сразу вынь да положь, – огрызнулся я. – Говорю ж, на всякое хотенье есть свое терпенье. Глаз у меня меток, да зуб нынче редок. Необученные они у меня до конца, как бы худа не было. В народе говорят, в ложке Волги не переедешь, а не по силе поднимешь – живот надсадишь.

– Так ты что, боишься, что животов много утеряешь? – хмыкнул Дмитрий.

– Боюсь, – откровенно сознался я. – Животы – не нитки: взрежут – не подвяжешь. Вон я их сколько учил, жалко, если все прахом, а так оно и случится, ибо пока что несподручно моим теляти волка лягати.

– Бабы еще народят, – отмахнулся Дмитрий. – А обучены они у тебя славно, грех жаловаться. Хороши теляти, кои всех моих немцев скрутили.

– Да их у тебя и было-то в карауле всего ничего, – уточнил я. – А там в каждом городе сотни. Да и тут… Если б мне не удалось вовремя изнутри подоспеть, все равно твои шум бы подняли. Словом, учить еще да учить моих гвардейцев.

– Учебой так, как на деле, все одно не выучишь. К тому ж мне и впрямь приспичило. Тут хоть падай, да прядай. Опять же ты сам мне сказывал, что нет ничего недоступного для смертных, – отчеканил Дмитрий и, хитро улыбаясь, добавил: – А уж для иных прочих, кои не совсем смертные, и речи нет. Им и вовсе о недоступном сказывать негоже, ибо стыдоба. А людишек получишь, в том не сумлевайся.

– Сказал же, что не возьму, – отказался я. – Кнута в оглоблю не заложишь. А коль к ней и привяжешь, так все одно – на кнуте недалеко уедешь. Мои ратники хоть немного науку освоили, а твои стрельцы в той войне, которую я запланировал, считай, и вовсе не грамотные.

А в заключение осведомился, хорошо ли он подумал, прежде чем все это затевать, и заодно процитировал:

– Не следует начинать сражение или войну, если нет уверенности, что при победе выиграешь больше, чем потеряешь при поражении. Те, кто домогаются малых выгод ценой большой опасности, подобны рыболову, который удит рыбу на золотой крючок: оторвись крючок – никакая добыча не возместит потери. – И, не удержавшись, съязвил: – На твоем месте я бы непременно прислушался к словам этого человека. Все-таки он – родной брат твоего пращура Пруса.

– Ты намекаешь, что сие поведал…