Читать книгу - "Карл, герцог - Александр Зорич"

«Велможи греческия при царе Константине Ивановиче царьством обладали и крестное целование ни во что же не ставили, и изменяли, и царьство измытарили своими неправедными суды, от слез и крови християнския богат ру християнскую кр йствы. И т ру християнскую, и красоту церковную выдали иноплемянником турскимъ на поругание.»

Иван Семенович Пересветов

ДИЖОН

март, 12

Карл понимал: неприлично, вздорно, бесстыдно, что ли, пить козье молоко, в котором купалась твоя жена, но поделать с собой ничего не мог, поскольку не пытался, да и не думал пытаться. Упиваясь несовершенной белизной, он стоял у чана, прогнав взашей Луи, и негромко сьорбал, размышляя над тем, превратится ли он в козленка, в козу или, возможно, Изабеллу.

На завтрашней охоте он убьет самого большого оленя – не удавшееся сегодня свершится завтра. На завтрашней охоте он убьет самую большую козу или, возможно, Изабеллу – не свершившееся сегодня удалось вчера. Он переел, перебрал вина, пренебрегать которым определенно вздорно, глупо, неприлично даже, он пьян и пьет козье молоко.

Луи вошел без стука, но, по издевательской деликатности, пятясь раком. Чтобы никто не подумал, что он это видел.

– Нубль, говорибль, – Карл продолжал вцеживать в себя молоко.

– Тебя отец. Вас. Призывает отец. Паппи-и-инька.

Ему, Луи было позволено. Ему прощалось. Луи был мальчик-пай. Ппа-и-инька.

– Ийо-ийо-голариориорио-рио, – швейцарским молодчагой-свиристелем взверещал Карл и утоп в молоке с головой. Граф Шароле – страус, ийо!

* * *

Одетый в черное с золотом сын Филиппа Доброго после нашего взаимоприятного с последним общения приглашен был и вошел незамедлительно. О большом будущем государя блеск в глазах, мокрота волос, напористая походка свидетельствовали. Наше поведением воителя веры возмущение к сему прилагаем, ибо.

– Ну же? – бросил Карл, появляясь в дверях, вперяясь в двух доминиканцев, переводя вопрошающий клин подбородка на отца, попирая важность момента, почтенье к старшим, дух эпохи.

– Ознакомьтесь, – спокойно предложил Филипп, протягивая сыну документ.

Граф Шароле быстро, решительно и развинченно подошел и взял, что давали. Двумя руками, на всякий случай, чтоб не дрожало.

– Ин сакра, – громко прочел он и, прошевелив губами всё до последнего вензеля, повел плечом, словно бы понимал язык Вергилия, Августина и Каликста, но был возмущен ересью, предложенной его вниманию.

– Да, – согласился Карл наконец. – Очень красиво. В углах херувимы.

Клирики переглянулись, ибо Карлус над нами насмеялся. Давно в миру способные с почтением гласу Рима внимать и бескорыстно на щите двухчетвертном крест святой нести люди перевелись. Мы же смиренно Карлусу были улыбаться и о Турке Мегметусе, что третий год распускает зловоние в былой ромейской столице, повествовать только.

Папские легаты озалповзорили Филиппа. Тот согласно кивнул.

Восемь человек внесли кресло, ширму и прочие аксессуары, неразличимые в своей хаотической целокупности. Сейчас будет спектакль.

* * *

Облаченный в порфиру сидит в кресле. Двое за его спиной с чувством исполняют «Domine caeli» <"Господи в небесах" (лат., начало католической молитвы).>. Двое других, размахивая пичугами на шестах, своими действиями отвечают спокойствию и благолепию. Обращаясь к Карлу, порфироносец сообщает: «Я – Константин Палеолог, император ромеев».