Читать книгу - "Сын Сумерек и Света - Олег Авраменко"

— И кто же новая королева Света?

— Рахиль из Дома Израилева, младшая дочь царя Давида Шестого.

От неожиданности я подавился сигаретным дымом. Дети Израиля всегда держались особняком, считая свой Дом единственным истинным Домом, а себя — избранным народом, и вот уже невесть сколько тысячелетий заключали браки сугубо между собой. Я не мог припомнить случая, когда бы член Дома Израилева, нарушивший эту традицию, не подвергся бы остракизму со стороны своих соотечественников. А просить руки израильской принцессы, если ты не еврей, не без оснований считалось самым верным способом нанести глубочайшее оскорбление всему Дому.

— Ну и ну! — сказал я, прокашлявшись. — Что ж это делается на белом свете?… И как Амадису удалось?

Пенелопа пожала плечами:

— Есть разные версии. В частности, говорят, что Амадис убедил царя Давида в пагубности неукоснительной экзогамии. Он вроде бы собрал статистические данные и аргументировано доказал, что Дому Израилеву грозит неминуемое вырождение, если не предпринять экстренных мер. Так оно было или как-то иначе, но царь действительно отменил запрет на смешанные браки. Амадис женился на Рахили, а твоя сестра Каролина вышла за Арама бен Иезекию, правнука Давида.

Я во все глаза уставился на Пенелопу. Эта новость почему-то потрясла меня ещё больше, чем предыдущая.

— Каролина?! В Доме Израилевом?!

— Странно, не так ли?

— Ещё бы! — Я никогда не питал нежных чувств к моей сводной сестре Каролине, она была чересчур холодна и заносчива, но сейчас я от всей души пожалел её. Несладко ей приходится в Доме, где ксенофобия с давних пор является неотъемлемой частью семейной идеологии… — Вот так Амадис отчебучил! Дети Света, наверное, сдурели от счастья, когда узнали имя своей новой королевы.

— Это уж точно. По одной из версий, Амадис потому и женился на Рахили, чтобы насолить родственникам. Если учесть историческое противосто… — Пенелопа умолкла на полуслове, так как в этот момент кто-то открыл Туннель на втором этаже. В доме была установлена сигнализация, и дочь получила предупреждение через свой Самоцвет. А я просто почувствовал соответствующие магические манипуляции — кроме всего прочего, Источник обострил моё колдовское восприятие.

— Легки на помине, — сказала Пенелопа. — К нам пожаловали Брендон с Брендой. Я пригласила их, когда начала собираться гроза. Они обожают сумеречные грозы.

Между тем громовые раскаты раздавались уже над нашими головами. Небо вот-вот должно было прорвать.

— Пенни! — послышался со второго этажа звонкий девичий голос. — Где ты?

Ему вторил другой голос, очень похожий на первый, но на октаву ниже:

— Пенни, это мы.

Пенелопа поднялась с кресла и крикнула:

— Я здесь, в холле.

Я тоже встал, и мы вместе прошли в центр комнаты, чтобы видеть всю лестницу, ведущую на второй этаж дома. Спустя несколько секунд на верхней площадке появились две ладно скроенные фигуры, закутанные в белые пляжные халаты — парень и девушка, оба с льняными волосами, васильковыми глазами и правильными чертами лица; невысокие, стройные, поразительно похожие друг на друга, только девушка была ниже ростом, хрупче и изящнее.

Некоторое время они стояли неподвижно, в изумлении глядя на меня. Пенелопа с довольной улыбкой созерцала эту немую сцену.

— Ну что ж, вот мы и встретились, — наконец сказал я. — Здравствуйте, дорогие близняшки.

Первой опомнилась Бренда. Она вихрем сбежала вниз и бросилась мне на шею.

— Артур! Братик!

Следом за ней в холл спустился Брендон. Он крепко пожал мою руку и похлопал меня по плечу.

— Я рад, что ты вернулся, брат, — с чувством произнёс он. — Нам тебя очень не хватало.

Честно говоря, я был растроган. Мне всегда нравились близняшки, да и они относились ко мне лучше, чем к другим членам нашей семьи — за исключением, разумеется, мамы. Однако с тех пор, как мы виделись последний раз, прошло двадцать семь стандартных лет; когда я исчез, им шёл одиннадцатый год, и они, должно быть, сохранили обо мне лишь смутные воспоминания. Тем не менее, их радость была искренней, без тени фальши и притворства. Они действительно были счастливы видеть меня в полном здравии — а я счастлив был видеть, как они радуются.

Им было уже лет по сорок, но Бренда, следуя маминому примеру, избрала себе облик вечно юной девушки. Брендон выглядел постарше и посолиднее и вёл себя соответственно.

— Где ты пропадал, Артур? — спросил он.

— Да, — сказала Бренда. — Что с тобой приключилось? Мама говорит, что у тебя была амнезия.

Я снова растерялся. Предварительно прикидывая, кому что говорить, я выпустил из вида близняшек. По привычке я думал о них, как о детях, которые удовольствуются сказкой о далёких мирах, тридевятых Домах, о битвах со злобными чудовищами и не менее злобными колдунами, вступившими на путь Хаоса. Теперь мне предстояло решить, к какой категории отнести мою дочь, Брендона и Бренду — максимальной степени доверия (дед Янус), высшей средней степени (кузен Дионис), умеренной средней (мама и тётя Помона), низшей средней (брат Амадис и главы дружественных Домов) или минимальной (остальные родичи и знакомые, с которыми я поддерживал нормальные отношения). Над этим мне ещё следовало хорошенько поразмыслить, а пока я решил ограничиться самыми общими фразами.

— Это очень запутанная история… — начал было я, но мои слова потонули в очередном раскате грома, таком сильном, что весь дом содрогнулся.

Пенелопа спохватилась и дала команду механизмам задвинуть на окнах ставни.

— Сейчас не время для разговоров, — сказал я. — Тем более, таких серьёзных.

— И то правда, — отозвался Брендон. — Мы и так чуть не опоздали.

— А что вас задержало? — поинтересовалась Пенелопа.

— К нам заявился один из пациентов Брендона, — объяснила Бренда, развязывая поясок халата. — Очень занудный тип, хронический ипохондрик. Никак не могли от него отделаться.

Халат соскользнул с плеч сестры и упал к её ногам. Она осталась в купальнике, который, судя по всему, был пошит в условиях жесточайшей экономии материалов.

Брендон неторопливо снял с себя халат и аккуратно повесил его на спинку ближайшего стула.

— Пенни, Артур, — сказала Бренда. — Что вы медлите. Вот-вот начнётся ливень.

Пенелопа скрылась в соседней комнате. А я скинул мантию, снял пояс со шпагой, разулся и стал расстёгивать пуговицы рубашки. Меня охватило приятное предгрозовое возбуждение, которое я не испытывал уже много-много лет.

— Ты очень любишь грозу в Сумерках? — спросила Бренда, видя мою почти детскую радость.

— Обожаю! — с жаром ответил я. — За двадцать лет я так соскучился по горячим ливням, и у меня скопилось множество несмытых грехов. Теперь собираюсь наверстать упущенное.