Читать книгу - "У входа нет выхода - Дмитрий Емец"

Бритый ведьмарь крикнул, возвращая напарника, метнувшегося к Сашке с топориком. Гавр обиженно заскрипел с земли: огорчался, что так и не сумел познакомиться. Молодой берсерк услышал этот скрип. Он ударил свою гиелу разрядом и сверху бросил на Гавра. Гиела пикировала, готовя зубы. Удар лапами, терзающий укус в горло – и все будет кончено.

Гавр снова заверещал, разевая пасть. Как-то особенно, призывно. Та гиела, что была под толстым берсерком, ослушалась всадника и развернулась в воздухе, мгновенно подломив крыло. Рину поразила стремительность, с которой это было проделано. В следующую секунду щелкнувшие зубы распороли атакующей гиеле кожистое крыло. Толстый захрипел, замахал руками.

Первая гиела ошалела от такой наглости – это был крупный самец, а атаковала его средних размеров разъяренная самка.

Благородство не входит в комплекс добродетелей гиел. Самец с разодранным крылом зашипел, переключился на нового врага, и клубок из двух сцепившихся гиел, визжащих, брызжущих мочой и отрыгивающих съеденную утром рыбу, закувыркался по воздуху в сторону Копытово. Толстяк сорвался с седла. Жабой упал в лес.

Перепуганный Гавр, в которого едва не врезались дерущиеся гиелы, трусливо удрал в лес, переходя с бега на короткие перелетки. Во время перелеток продолжал нелепо шевелить лапами – пытался бежать и по воздуху.

Гиелы рвали друг друга. Вылетевший из седла ведьмарь, хромая, подбежал к ним и, крича, несколько раз ударил топором свою взбунтовавшуюся гиелу. Потом повернулся, оглянулся и, пригнувшись, нырнул в лес. Выпущенный Улом болт вонзился в березу. Самец гиелы улетел, унося с собой всадника.

А Гавр все скрежетал в чаще. К Рине подбежал Сашка. Из его рук высыпались камни.

– Чего было-то? С какой радости они подрались? – спросил он с недоумением.

– Первая гиела хотела убить гиеленка. Другая его защитила! – ответила Рина.

– Почему?

– Не знаю.

– А я знаю. Наверное, это была его мать, – не задумываясь, брякнул Сашка.

Рина подбежала к гиеле, которую берсерк ударил топором. Она была еще теплой, но уже не двигалась. Рядом с опущенным арбалетом стоял Ул.

Из леса высунулась морда Гавра. Он подошел и, скуля, стал обнюхивать кровоточащие раны на шее у мертвой гиелы. Рина обняла его.

– Теперь ты сирота! – сказала она Гавру.

Он положил морду ей на колено.

* * *

Следующие три дня были худшими в истории ШНыра. В понедельник Кавалерия целый день не выходила из кабинета, а вечером оседлала Цезаря и улетела. Весь вторник по ШНыру ходили противоречивые слухи. Вовчик уверял, что на днях всех их разошлют по домам. Гоша, одетый в маечку «Сгинь по-хорошему!», спорил, что спешки нет, закладки они могут брать, и ШНыр просуществует еще долго, поскольку осенний набор состоялся и до следующего года пчелы все равно никуда бы не вылетали.

Витяра крутился у улья, пытаясь заглянуть внутрь, но пчелы его прогоняли.

– От ты, Дуся! Да что ж вы! Я ж тока посмотреть хочу! – жалобно повторял он.

Платоша бродил пасмурный, раздражался по всякому ерундовому поводу. Глаза в синих ободах запали еще глубже. Окса ходила с красными глазами, но при любом намеке начинала орать, что это аллергия.

Пчелы, оставшиеся без матки, вели себя беспокойно. Сбившись в рой, слепо летали по парку, ударялись во влажные стволы. Оглушенный рой распадался и вновь собирался. Даже те пчелы, что нашли своих шныров, ползали по стеклу как ослепшие. Кружились на одном месте, жалили друг друга. Некоторые ухитрялись падать в тарелки, вяло барахтались. Ложками их вытаскивали на стол. Они чистили крылья.

Ночами над ШНыром плескали зарницы. Беззвучно били в горизонт, щупали землю. В воздухе висело ощущение дождя. Влажный туман лип к земле, скапливался в лощинах. Плохо, тревожно.

Но и это еще не все. В среду погиб один из средних шныров – Игорь. Рина и Сашка знали его мало. Он был замкнутый и молчаливый, внешне ничем не примечательный. Лет восемнадцати. Худой, нескладный, узкоплечий. Чистил пегов в конюшне, не увиливал ни от какой работы, любил одиночество, много гулял в парке. С товарищами был приветлив, но ни с кем особенно не сходился.

И именно потому, что никто – как оказывается – к Игорю не приглядывался, смерть его стала абсолютно неожиданной. Игорь нырял на Арапе, когда ведьмари как-то просчитали точку выхода из двушки и обстреляли его. Арапу пропахало круп. От боли он рванулся. Игорь не усидел в седле.

Рухнул он с высоты примерно шестого этажа. Высота для шныровской куртки не критическая, но Игорь упал на затылок. Все это произошло на глазах у Насты. Пока она снижалась и бежала к нему, сверху на гиеле спустился маленький, плотный, ловкий, как кошка, ведьмарь. Спрыгнул с седла, перевернул Игоря, обшарил карманы и взлетел прежде, чем Наста приблизилась на расстояние выстрела из шнеппера.

Арап вернулся в пегасню через несколько часов. Его рана была неопасной, но Арап боялся боли…

Хоронил Игоря весь ШНыр. Рина ожидала, что похороны будут особенными, шныровскими, и кладбище тоже особым, но ошиблась. Кладбище оказалось обычным, подмосковным, громадным, как полигон. Автобус «Ритуал» медленно двигался в пробке на выезде из города. Стояла непривычная для Москвы жара. Стекла не открывались. Средние шныры ухитрялись выскакивать из автобуса, покупали воду и пешочком догоняли на следующем перекрестке.

Отпевали в церкви из красного кирпича. Над кладбищем пролетали самолеты – рядом находился аэропорт «Домодедово». Заплаканные родственники, нелепая суета с бумажками у стеклянного окошка конторы, говорливый дядя, который в автобусе еще ухитрился помянуть племянника и теперь ко всем приставал. Кузепыч походил на краба больше обычного, а Кавалерия не снимала темных очков. В сером платье, в черном платке, небольшого роста, она не выделялась в толпе окружавших могилу женщин. Октавий был оставлен в ШНыре.

Единственным отличием, сильно удивившим тех, кто стоял у гроба, стало неожиданное появление рядом с могилой вороного жеребца с белым фонарем на лбу. Жеребец был покрыт попоной, но даже под попоной бросалось в глаза, что на спине у него что-то топорщится. Жеребец нюхал разрытую землю и, казалось, не понимал, что он тут делает. Потом стал щипать траву, растущую в ограде соседних могил.

– Я долго думал, как такое могло случиться. И все у меня что-то не складывалось. Не должен был он разбиться. Теперь я понял: он выпустил повод сам! – внезапно сказал Ул.

– Откуда ты знаешь? – спросила Рина.

– Игорь очень любил пегов. Когда шныр, вылетая из седла, удерживает повод, сам он обычно не страдает. Но пег всегда сплечивается. Калечится, короче…

Возвращались в том же автобусе. Рядом с Риной и Сашкой сидела Окса. Она испытывала явное облегчение, что рядом больше нет гроба, и весело щебетала.

– Хороший был парень. Миражист, – сказала Окса.

– Кто-кто? – переспросила Рина.