Читать книгу - "Бессмертный избранный - София Андреевич"

Скинув с себя грязное платье, я моюсь в ручье недалеко от домика. Ветер играет листвой, которая вот-вот и начнет желтеть в преддверии Холодов, щебечут птицы, стрекочут какие-то букашки. Вода холодная, и я почти бегом бегу к домику. В передней тепло, но я все равно подбросила парочку брикетов орфусы в огонь. Согревшись и вытерев тело куском чистой ткани, я переодеваюсь в одежду ученицы Мастера. Она коротковата и висит на мне, но я чувствую себя намного лучше. Пусть корс совсем простой, а на бруфе темнеют свежие заплаты, это лучше, чем ночная одежда умершей правительницы Асморанты.

Я забираюсь в чужой одежде в чужую постель и засыпаю крепким сном. Я и забыла, когда спала так сладко. С того дня, как меня стала мучить лихорадка, мне ни разу не удавалось хорошо поспать.

Старик и бородач возвращаются, но не будят меня. Я просыпаюсь отдохнувшей и снова чувствую голод. В сонной темно, а значит, уже совсем поздно. Я завешиваю окно шкурой и выхожу в переднюю. Там светло, горят две плошки, Мастер и Фраксис о чем-то оживленно беседуют за столом. Мастер одет в дорожную одежду — крепкий корс, штаны-сокрис, на ногах — пыльные башмаки. Кажется, он собрался уйти сегодня, а не завтра, как мне сказал.

Увидев меня, они замолкают.

— Кое-что интересное узнал я о своей ученице, — говорит Мастер почти нараспев. — Мне придется отлучиться уже сегодня, иначе она совсем пропадет.

Я опускаюсь на лавку, и пламя в плошке прыгает от дуновения воздуха.

— Асклакин любит сажать людей в клетки, — говорит бородач сквозь зубы.

— В клетки? — Меня передергивает от его слов. — Что сделала твоя ученица? Какое преступление совершила?

Я обрываю себя. Преступление, да. То же преступление, что совершила и я, дав много лет назад магическую клятву. Этого достаточно, чтобы запереть любого человека в клетку — по крайней мере, так считает мой муж.

— Еще одна ночь в яме с чароземом может лишить ее рассудка, — говорит Мастер, поднимаясь. Смотрит на Фраксиса. — Ты отвечаешь за ее жизнь до моего возвращения. Как за свою.

— Иначе быть и не могло. — Фраксис качает головой, но это вовсе не ответ на слова старика. В его голосе злоба и ярость. Он поднимается из-за стола и поворачивается к завешенному шкурой окну. — Они сразу проверили ее карманы. Вытащили травы, если у нее они были. Ты найдешь ее, но это уже ничего не изменит.

Старик взмахом сухой руки прерывает его.

— Что будет — не знаем даже мы с тобой.

Они долго смотрят друг другу в глаза, пока я пытаюсь понять, о ком или о чем речь. Нет, не о ком. Они наверняка говорят об ученице Мастера, и слова бородача уж слишком полны чувства — он знает ученицу, и знает хорошо. Но переживают они не о ней.

— Если она потеряла травы… Ей можно сгинуть в клетке. Ничего не изменится, — повторяет бородач.

Старик говорит медленно, выковывает слова языком. Каждое звучит так, словно сделано из железа:

— Я не доживу до следующего двоелуния, но я не оставлю девочку умирать. Ты всегда ждал от нее слишком многого. А я не ждал. И потому, Фраксис, ты и злишься сейчас. Но за твоей злостью меньше правды, чем за моим спокойствием. Ты должен помнить.

Он уходит в ночную темень, и мы с Фраксисом остаемся одни. Он вспоминает о роли бородача-простака, которую играл в нашем путешествии, усаживается обратно за стол, кладет перед собой руки.

— Эта девочка еще в детстве была отмечена особым знаком, — говорит он с ухмылкой. — Как и ты, Инетис. Но ее знак на лице, а твой — в сердце. Вы обе владеете двумя видами магии. У обеих сила магии сочетается со слабостью духа. Уверен: вы подружитесь.

— О чем ты говоришь? — спрашиваю я.

Мне неприятны его слова о слабости духа — они слишком правдивы. Я была замкнутой и робкой с самого детства. Хотела всем угодить, и потому часто отступала там, где нужно было постоять за себя. Цили в детстве дразнил меня послушной овечкой, мама упрекала в нерешительности, особенно во время занятий. Я осваивала магию долго и тяжело. Это теперь я применяю ее так, словно дышу ею. Чтобы почувствовать уверенность в своих силах мне понадобилось полжизни.

Но откуда он может это знать?

— Ты все поймешь, как только увидишь ее, — Фраксис подмигивает. — Как тебе в новой одежде, Инетис? Непривычно?

В какой-то миг я отчетливо осознаю, что нахожусь наедине с мужчиной посреди леса. Взгляд Фраксиса пробегает по моему телу, и мне становится не по себе. Даже если я успею выбежать и закричать — кто услышит? А если попробую сбежать, то, скорее всего, сгину в вековечном лесу без следа.

Руки у меня начинают дрожать, меня бросает то в жар, то в холод. С трудом я выдерживаю вечернюю трапезу, а после почти обрываю все попытки Фраксиса завязать непринужденный разговор и ухожу в сонную. Замирая от каждого шороха, прямо в одежде, я лежу на кровати без сна почти до рассвета. Лишь потом засыпаю, чтобы проснуться, когда солнце уже высоко в небе.

Но уже за дневной трапезой Фраксис развеивает мои страхи.

— Ты испугалась меня вчера, — говорит он. Пристально смотрит на меня, держа ложку с подгоревшей кашей у рта. — Инетис, я не трону тебя. Я не должен тебя касаться.

Не должен? Потому что я — правительница? Но мне не показалось, что обоим им — и Мастеру, и Фраксису — есть дело до того, кем я была. И я не ожидала от него такого благородства.

— Я признательна тебе за спасение… — начинаю я, но он фыркает:

— Погоди благодарить, Инетис. Я бы не стал спасать тебя. Ты не так уж и молода, да и ценности никакой, даже в качестве жены.

Я краснею, понимая, что он не хочет меня оскорбить — это все правда, и от этого только неприятнее.

— Мланкин заплатил бы мне кучу денег, если бы я привез ему твое тело. Уж не знаю, признались ли ему воины или нет, но рано или поздно он узнает правду. Ты сама не выдержишь вдали от сына тридцать, а то и сорок Цветений. Или больше, если Мланкин собирается править до старости. Ты ведь захочешь его увидеть.

И я увижу, говорю себе я, но вслух спрашиваю другое:

— Но тогда почему? С чего вдруг такая доброта? Я думала, что попросил или нанял тебя Цили… но вы и сами не знаете, где он.

— Ты все узнаешь, Инетис, — говорит он. — Пока же скажу тебе только, что ты предназначена другому мужчине. Потому я тебя и не тронул. А так, поверь, я вовсе не благородный. — Он хрипло смеется. — Хотя и благородному тут было бы тяжело удержаться.

— Другому мужчине? — повторяю я в замешательстве. — Предназначена? Ты, наверное, носишь зуб тсыя недавно, Фраксис. Предназначение — удел шарлатанов. Все знают, что будущее никому не открывается. Такой магии просто нет.

Он смотрит на меня очень серьезно и качает головой.

— Инетис, ты правда думаешь, что знаешь о магии все?

— Моя мать научила меня, а она была…

— Я знаю, кто твоя мать, — перебивает Фраксис, и в этот раз я это не спускаю ему с рук: