Читать книгу - "Ведьма в Царьграде - Симона Вилар"

Свенельд рассказывал, что Никифор при встрече сразу стал хвалить русов, говорил, что ранее немало из них служило в его воинстве, что хорошо себя проявили. Правда, Никифор не больно различает, где варяги с севера, а где сами русы, — все они для него едины, все северные варвары, какие хорошо умеют сражаться. А потому он хотел договориться со Свенельдом, чтобы тот прислал ему побольше таких витязей с Руси. Причем обратился к Свенельду, решив, что именно он, анепсий русской архонтессы, может ведать такими вопросами, никак не женщина, пусть и облеченная властью. Да и не сильно-то тут, в Византии, привыкли к тому, что женщина править может. Вон императрица Елена, супруга Константина Багрянородного, пусть и живет в чести и холе, но в дела государственные вмешиваться ей не позволяют. А ведь она, как сказывали, помогала мужу изначально, поддерживала его руку и против отца своего Романа Лакапина, против братьев своих, какие рвались к престолу, желая упразднить Константина. Вот и вышло, что, свергнув Лакапинов, Константин оставил женой Елену, сделал их общего сына соправителем, когда тот еще мальцом был. Ну, так у них, у ромеев, принято, чтобы Роман стал наследником рода уже при отце, дабы иные не оттеснили от власти. Но, став взрослым, Роман к власти не рвется. Он недавно женился, да не на какой-то достойной деве, а на приглянувшейся ему дочери трактирщика, настолько пригожей, что люди говорят, что она краше всего, что только рождалось под солнцем. И родители были вынуждены признать выбор Романа. Так-то у них при дворе.

— Я погляжу, ты неплохо стал разбираться в делах ромейских правителей, — заметила Ольга.

— А то! — прищелкнул пальцами Свенельд. — Я даром время не тратил. Я и про Никифора все вызнал еще до того, как он меня заприметил. Он и впрямь великий воин, немало воевал с агрянами, отвоевывал у них земли для империи, так что базилевс и его родня весьма почитают Никифора. Та же императрица Елена его отличает и дарами одаривает, чтобы ее мужу служил верно. Ибо она для мужа на все готова.

Свенельд еще рассказывал о семье императора, но Ольга невольно о своем подумала. Вспомнила, как, прогуливаясь по городу, однажды увидела императрицу Елену, ехавшую в золоченых носилках на богомолье в некий отдаленный храм. Правда, княгиня видела ее лишь мельком, отметив, что та уже немолода и лицо ее полно какого-то тихого смирения. Ну, у ромеек высшим украшением женщин считаются скромность и послушание. Они вон рядятся в каменья самоцветные, шелками себя украшают, а все же священники их учат, что жены должны являться «в приличном одеянии со стыдливостью и целомудрием» и украшать себя не роскошными цацками, а добрыми делами. Священник Григорий читал Ольге эти строки из «Послания святого Павла», а когда она заявила, что нигде не видела более нарядных и роскошно украшенных женщин, чем в Константинополе, Григорий сказал, что так мужья одаривают женщин за радость семейного счастья. Княгиня согласилась с этим, сказала, что и на Руси воины любят богато одаривать своих избранниц, что чем более богато убрана какая жена, тем заметнее высокое положение ее мужа. Однако Григорий ответствовал, что все не так. И браки на Руси ненастоящие, а просто сожительство, не освященное брачным таинством. Ольга же заспорила с ним, они вообще часто спорили. И тогда Григорий сказал, что Ольга слишком привыкла к власти, потому и одинока. Ибо властной женщине не суждено познать радости любовной, и только послушной, почитающей своего избранника женщине дается счастье в супружестве.

Ольга тогда вспомнила Игоря. Разве она когда перечила ему? Нет, всегда послушной была, а если и хотела на своем настоять, то только уважительными уговорами располагала мужа принять ее желания. И Игорь всегда прислушивался, считался с ней. Ее же и править оставлял, когда отправлялся в походы. Причем ни боярам своим, ни удельным князьям никогда такой воли не давал, как жене. Все то знали, все с этим сжились. И, может, почитая ее, он и не взял в терем иную жену, меньшицу. Даже его последняя любовь к чародейке Малфриде не сделала ту соперницей Ольги во власти. Да что там говорить, ведь потому, что Игорь так суложь свою возвысил, иные князья своих жен тоже величали. И все от Игоря пошло…

Ольга вдруг ощутила укол в груди при воспоминании о нем. Скольким же она ему обязана! Не диво, что и по сей день с теплотой вспоминает, и не было в ее жизни никого значительнее его, любимее…

— Ты ведь не слушаешь меня, княгиня пресветлая! — ворвался в ее думы резкий голос Свенельда.

Она поглядела на него. Хорош. И на Руси, и в державах заморских таких красавцев еще поискать надо. А этот еще и любит ее. Но ее он любит или положение ее высокое?

И она спросила с прохладцей в голосе:

— Ну и что ты ответил обласкавшему тебя Никифору? Обещался ли доставить русов в войска его?

Свенельд заложил пальцы рук за блестевший наборными пластинами пояс, тряхнул ниспадавшими на плечи светлыми волосами.

— А то и ответил, что не правомочен я решать. Сказал, что пусть они меня и кличут анепсием твоим, но главное слово в таких вопросах только правительнице надлежит сказать. Вот когда покличут тебя ко двору, когда уложат ряд о нашей вечной дружбе с Византией, тогда и будет то решено.

У Ольги потеплело на душе. Ишь, не возгордился от оказанной милости, на нее сослался. И захотелось вдруг подойти, положить руки на его широкие плечи, заглянуть в зеленые, как болото, глаза.

Они стояли друг перед другом, разделенные покрытым яркой скатертью столом, на котором мерцал бронзовый светильник со многими фитилями. Было светло, но все же в этом неровном освещении Свенельд не заметил, как по-особенному глядит на него обожаемая княгиня. Да и думал, похоже, об ином, потому что сказал:

— Раз пропустила, о чем ране сказывал, я повторю. Меня еще про Малфриду расспрашивали.

Ольга медленно перевела дыхание, провела как бы невзначай рукой по вышитой кайме на рукавах.

— А что Малфрида? Какое кому до нее дело? Я брала ее с собой в надежде, что от нее толк будет. А она вон даже на берег сходить не пожелала. Сидит себе среди тюков с товарами на ладье, уж сколько раз я велела прийти — не идет. Ишь, а в Палатии о ней уже знают.

— Знают, — кивнул Свенельд, — и это меня тревожит. Спрашивается, откуда только прибывшему полководцу о ней известно? Но и он спросил, правда ли, что русская архонтесса привезла с собой ведьму, которая темные силы может нагнать на град. И кто такое ему поведал? Не иначе как христианин твой проболтался.

— Тут, куда ни глянь, христиане. А Григорию я о чародейке своей молчать не приказывала. А побояться ее — экое диво. Пусть думают, что есть у меня некто могущественный и великий, кто служит мне верно.

— Эх, Ольга! — Свенельд резко махнул рукой. — Тут все не так, как в наших краях, где чародейство привычно. Тут священники любого, кто колдует, не одобрят, а то и озлятся на него. Вот тот же Никифор вроде с интересом спрашивал, но глаза у самого колючие были. А присутствовавший при нашей беседе священник даже плеваться и креститься стал, когда я о Малфриде отвечал. Я говорил, что она никакого зла ромеям не несет, однако, пока толмач речи мои переводил, священник все гневался и лицо у него недоброе было.