Читать книгу - "Призраки кургана - Денис Чекалов"

Первым моим ощущением была тяжесть.

Она навалилась на меня, обволокла тело, тянула к земле, — и хотя я чувствовал, что в силах ее превозмочь, само это ощущение было странным и болезненным, как бывает во время хвори, когда голова наливается гудящим свинцом, и просто поднять руку требует огромных усилий.

Когда схлынул морок, я увидел, что стою у входа в шатер, держа в руках бердыш — топор с искривленным лезвием, в форме полумесяца. Ни один народ не знал подобного оружия, кроме русских, — ни в лесах Европы, ни в азиатских степях вы не встретите такой секиры.

Я перехватил поудобней оружие, невесть как оказавшееся в моих руках, — да и что я сам делал в самом центре разбитого на ночь лагеря, в окружении высоких палаток, костров, воздевающих к небу пламенные руки, и расхаживающих вооруженных людей.

Высоко над головой раскинулись звезды, хотя я мог бы поклясться, что только-только забрезжил рассвет, когда мы отправились в библиотеку Тритонов. Уж не сон ли это, — мелькнула мысль, не заснул ли я, ожидая ответа Руфуса.

Однако острая боль, пронзившая руку, сразу развеяла это предположение. Глянув на ладонь, в неверном свете далеких факелов, я увидел тонкую струйку крови. Конечно, как я мог забыть про косицу — характерную черту бердыша.

Нижний край его лезвия сильно оттянут, и крепится к ратовищу, то есть древку, несколькими гвоздями, поверх которых наматывается веревка или тонкий ремень. Тот, кому принадлежало оружие, обращался с ним не слишком бережно, — шнур спал, и изогнутый металл поцарапал мне руку.

Странные звуки раздавались из палатки — тяжелые стоны, которые были рождены явно не в груди человека. Бросив взгляд туда, я увидел, что рядом со мной стоит второй караульный, безучастно вперивший взгляд во вспыхивающую кострами темень походного лагеря.

Мир накатился на меня мутной волной прибоя, и лишь только новые вопросы забились в моем мозгу, как я увидел группу людей, направлявшихся к нам.

Впереди шел высокий мускулистый воин, огромный, как гора, — и в его облике я почувствовал что-то знакомое, хотя мог поклясться, что никогда раньше не видел этого льва, вставшего на дыбы — герб, выкованный на латном доспехе.

Позади него шли еще трое, — явно ниже рангом. Увидев их, ратник, что стоял справа от меня, взял на караул, и прежде, чем я успел подумать, мои руки повторили его движение.

Командир знаком велел нам следовать за ним, и шагнул под своды шатра. На мгновение свет, падавший оттуда, упал на его лицо, и я узнал Руфуса.

Только теперь я понял то, о чем должен был догадаться сразу же. Все, что я видел вокруг себя, было воспоминаниями книжника. Пригласить меня в свою память — оставалось единственным способом сохранить то, что будет зачерпнуто с ее глубины, после того, как болт вернется на место.

Огнемеч явно не узнавал меня, и я догадался, что вижу не того книжника, с которым несколько мгновений назад беседовал на верхнем этаже библиотеки Тритонов, — а другого, каким он был много лет назад.

Я вступил в палатку последним — мне не хотелось оказаться зажатым между двух вооруженных людей, и хотя каждый из них, по всей видимости, видел во мне своего товарища, я не знал, долго ли продлится этот обман, и что произойдет, когда он раскроется.

Блики факелов сверкали на оружии и доспехах. Несколько человек стояли в центре шатра, однако я почти не смотрел на них, сразу же увидев Снежану.

Девушка возлежала на широкой постели, — очевидно, столь же удивленная своим новым нарядом, как и я. Шелковая накидка, почти прозрачная, не скрывала чувственной красоты ее тела. Между высоких, крепких грудей сверкало золотое украшение — разорванный круг, знак жреческого ордена Сарондары.

Когда наши взгляды встретились, глаза девушки радостно вспыхнули. Она подалась вперед, чтобы встать и подойти ко мне, но я слегка покачал головой. Здесь, в мире воспоминаний Руфуса, мы оставались лишь зрителями и не должны были выходить из этой роли.

К тому же, как ни странно, Снежану замечал только я. Прекрасная амазонка, почти полностью обнаженная, не может не привлекать внимания, — если, конечно, вы не находитесь в Лахвардии, городе содомитов. Однако ни Руфус, ни другие воины словно не видели волшебницу.

Я понял, что в том, реальном прошлом никакой девушки в шатре не было. Всеслав Черепокрушитель, конечно, мог возить с собой любовницу и забавляться с нею в своей палатке, — однако он вряд ли позволил бы ей присутствовать при важном совещании, а именно оно разворачивалось перед нашими глазами.

Блудница могла оказаться шпионкой, посланной печенегами, или просто разболтать об услышанном, в обмен на чарку вина. Однако в армии Всеслава не было женщин-воительниц, и, погрузившись в мир воспоминаний Руфуса, Снежана получила роль мессалины.

— Мы захватили двух печенегов, мой командир, — сказал Руфус. — Они говорят…

Громкий, пронзительный свист был ему ответом. Простой звук «тссс», которым люди призывают друг друга молчанием, звучал, словно шипение змеи, в устах высокого худого человека в длинной волшебной мантии.

— Молчи, Руфус, — властно произнес он. — Опасно прерывать гадание.

Узкое лицо чародея, с тонким носом и глубокими глазами, было натерто блестящей мазью — кровью дракона. Некоторые из черных магов используют ее, чтобы укрепить свое тело и защититься от вражеских заклинаний.

Она может уберечь колдуна от любых чар, и делает его почти неуязвимым, — однако при частом использовании, превращает человека в евнуха. Поэтому большинство волхвов все же не решаются прибегать к ее помощи, а если делают это — то очень редко, перед большими сражениями или опасной дуэлью.

Поверх гибкого, жилистого тела чародея струился безрукавный плащ — вотола, сшитый не из толстой льняной ткани, словно у обычных людей, но из шелка, как подобает лишь князю. Мантия спускалась до колен мага, и была заколота у горла застежкой-фибулой.

Взгляд мага уперся в лицо Руфуса, и тот смолчал, хотя было видно, что ратник не видит смысла проводить гадание, если можно допросить пленников-печенегов. Однако стало ясно, что чародей имеет большое влияние на князя, а потому воевода вынужден был смириться.

— Продолжим, мой повелитель, — произнес чародей, и в руке его сверкнул длинный золотой кинжал.

— Да, Калимдор, — сказал его собеседник.

По всей видимости, это и был Всеслав Черепокрушитель. Он стоял за пределами круга, который отбрасывали факелы, и я не мог рассмотреть его, — однако в памяти сразу встало грозное, нахмуренное лицо, виденное мною на гравюрах.

Впрочем, я сомневался, что оно, рожденное скорее фантазией художников, чем рассказами очевидцев, имеет хоть какое-то отношение к истинному облику полководца.

Калимдор шагнул в сторону, и только теперь я увидел, что кроме них двоих в шатре был еще и третий — орк, стоявший на коленях. Руки пленника были скованы за спиной железными кандалами, — я видел, как огонь играет вдоль начищенных звеньев цепи. Конец ее был прикреплен к металлическому штырю, вбитому в землю.