Читать книгу - "Ода абсолютной жестокости - Тим Скоренко"

Хозяин спускается за мной, показывает на стульчик у печи. Тут тепло, из печи пышет жаром.

Я разуваюсь, с моих сапог течёт вода. Затем снимаю обе куртки. Незнакомец забирает их и развешивает над печью. Вода стекает в специальный желобок, уходящий куда-то в стену.

Хозяин протягивает мне краюху хлеба и кусок вяленого мяса. Я ем, потому что голоден. Жуя, спрашиваю:

– Ты кто?

– Бурха, – говорит он.

Даже при свете непонятно, как он выглядит. Борода покрывает его щёки до самых глаз. У него очень низкий голос.

Он не спрашивает, кто я такой. Я понимаю причину.

Он ставит передо мной кружку с дымящейся жидкостью. Пью. Вкусно. Это что-то вроде мёда, я ничего подобного раньше не пробовал.

– Через границу переведёшь?

Он кивает.

– Пять монет.

– Две.

Щурится, смотрит.

– Пять.

– Две.

Я хочу, чтобы он прочитал в моих глазах безжалостность. Чтобы увидел смерть. Но он не боится.

– Пять, – говорит он твёрдо.

– Две.

Молчание.

– Иди сам, – говорит он.

Развязываю кошель. Достаю четыре монеты. Аккуратно раскладываю по столу. Хозяин смотрит на деньги, затем сгребает их волосатой лапищей. Сделка состоялась.

– Завтра пойдём. Сегодня буря, не доберёмся.

Кто-то другой мог бы и сам пойти через перевал. Погиб бы где-нибудь, а на следующий день продолжил путь. Но у меня нет второй жизни.

– Хорошо.

Дожёвываю мясо.

Чувствую, что нужно поддержать разговор. Молчание кажется неуютным.

– Много клиентов?

– Хватает.

Я не ждал другого ответа.

Он показывает рукой на деревянную скамью у стены.

– Спать будешь тут.

Киваю. Я думаю, лучшего места мне не найти.

* * *

Бурха будит меня ни свет ни заря. Я давно отвык валяться в постели, но вставать в четыре утра не слишком приятно.

– Нужно успеть, – говорит он вместо приветствия.

– Всё успеем.

Я сажусь. Спина затекла. Руки и ноги как деревянные. Рывком вскакиваю. Разминаю суставы. Бурха отскакивает в сторону: я чуть не задел его.

Я не люблю спать в одежде, но тут иначе никак. Бурха стоит в стороне.

Я собираюсь. Мечи, которые лежали на лавке рядом со мной, теперь аккуратно стоят у стены. Хмурюсь, смотрю на Бурху.

– Упали, – говорит он.

Я не проснулся, и кто-то взял моё оружие. Пусть это даже друг. Но друг может оказаться врагом. Я чересчур расслабился.

Плеть по-прежнему на поясе. Огнестрел – в петле одной из курток. Одеваюсь.

Бурха протягивает мне кружку. По запаху не похоже на вчерашний мёд, но тоже горячее.

Выпиваю. Запах трав.

– Не замёрзнешь, – говорит Бурха.

Он выходит первым. Напоследок оглядываю комнату. Под потолком висят какие-то травки. На полочке стоит банка, в которой плавает глаз, очень похожий на человеческий.

Снаружи холодно, но ветра почти нет.

– На лыжах умеешь? – спрашивает, обернувшись, Бурха.

– Нет.

Он молча идёт вперёд. Топает по снегу, как настоящий медведь. Если бы я умел ездить на лыжах, мы бы шли быстрее.

Дорога скучная. Ничего не происходит. Бурха хорошо знает тропы, по которым не нужно карабкаться наверх, но можно просто идти. Без него я бы заблудился за час.

И остался бы в снегах.

Что заставило меня переходить границу здесь? Я ведь мог и не наткнуться на хижину Бурхи.

Я знаю, кто. Я сам. Моя уверенность в себе. Потому что я – Риггер.

Бурха выползает на небольшую возвышенность.

– Перевал, – говорит он и указывает пальцем вперёд.

Всё видно, как на ладони. Перевал – это тропка между двух гор, узкая, едва заметная.

– Где граница? – спрашиваю я.

Бурха показывает куда-то в сторону.

– Там.

Бурха делает шаг вперёд, потом оборачивается.

– Драться ты умеешь.

Он не спрашивает. Он утверждает.

– Да, – говорю я.

– Самоеды могут напасть.

Я знаю, кто такие самоеды. Читал в одной из книг Цикры. Горное племя, замкнутая община. Они питаются мясом. Собственным. Убивают кого-нибудь из племени и съедают. А наутро он просыпается живым. Даже Цикра не знал, с какой целью они это делают: ради справления религиозных нужд или ради утоления голода.

– Пошли.

Бурха уже идёт вниз.

Тропка становится совсем узкой и крутой. Приходится помогать себе руками. Толстые перчатки постепенно превращаются в лохмотья. У меня есть вторая пара – как раз на такой случай.

Бурха идёт легко: он ходил тут не раз. Снег твёрдый, замёрзший, по сути, наст. По нему можно идти, не проваливаясь, если знать, куда ступать. Я стараюсь идти по следам Бурхи.

Тропа снова расширяется. Бурха останавливается и прислушивается.

– Что-то не так, – говорит он.

Я расстёгиваю куртку, моя рука сжимает рукоять дробовика. Мечи замотаны в ткань и торчат за спиной. Их не достанешь. Семихвостка болтается у бедра.

Но уже поздно, потому что на нас падает сеть.

Он берётся из ниоткуда, она тяжёлая, и мне приходится отпустить дробовик, чтобы руку не прижало к телу в неудобном положении. Под нами – тоже сеть. Мы попались, как дети.

Раздаются крики. Прямо из-под снега появляются люди в белых меховых одеждах. Их несколько десятков. Я крепко прижат сетью к тропе: нет пространства для манёвра. Люди подбегают и бьют нас деревянными дубинами – как попало, по голове, по рукам. Я не могу достать дробовик, не могу дотянуться до мечей. У меня есть два ножа, укрепленные на запястьях, но ими такую сеть не перережешь.

Мне попадают по голове, и я теряю сознание.

* * *

Голова раскалывается. Холодно, очень холодно. Руки связаны за спиной. Ноги тоже связаны. Куртку с меня не сняли. Я чувствую, как что-то твёрдое упирается мне в бок. Это ствол огнестрела. Они не обыскивали меня. Просто связали и всё. Плеть тоже со мной. Нет только рюкзака и мечей, которые были за спиной.

Я полусижу, прислонившись к камню. Справа и слева стоят два стражника с копьями. У копий – каменные наконечники. Воины одеты в белые шкуры: штаны, куртки, шапки – всё из шкур. Поднимаю глаза на одного из воинов. Он смотрит на меня. У него пустой взгляд. Ледяной.