Читать книгу - "Испытания госпожи Трейт - Дарья Снежная"

Может быть, господин Уолтер и был отменно хорош с растрепанными волосами на фоне зимнего неба, подтверждать это мне совершенно не хотелось!

— Два дня назад меня вызывал к себе господин Гиллем, мой бывший начальник.

— Вызывал? — переспросил Энтони. — Зачем?

— Я надеялась, что он хочет все же провести необходимые исследования на базе ИЦ, — вздохнула я под скептический смешок. — Но мне сообщили, что, если я не перестану с тобой общаться, ИЦ подаст на меня в суд за разглашение секретной информации, нарушение этики и еще бог знает что.

— Я решу этот вопрос, — спокойно отозвался Уолтер.

— Я не для этого тебе это сказала, — нахмурилась я.

— А для чего?

— Для того, чтобы ты был готов, если у меня начнутся проблемы с ИЦ. Я не хочу тебе навредить.

— Я тронут, — произнес Энтони и было непонятно, он это в шутку или всерьез. — О чем ты разговаривала на приеме с главой департамента?

Вопрос был неожиданным, и я удивленно хлопнула ресницами.

— С лордом Пэришем? Ни о чем особенном. А почему ты спрашиваешь?

— Ты уверена? — въедливо уточнил Уолтер игнорируя вторую часть фразы.

— Он спросил про моего дедушку. Не являюсь ли я его родственницей. Дедушка был очень известным человеком в департаменте.

— И чем же он был известен?

— Он был выдающимся магом-криминалистом. Возглавлял отдел и дослужился до заместителя главы департамента. Но больше всего он известен, как человек, благодаря которому ее светлость герцогиня Тайринская, будучи еще не герцогиней, а дочерью опального виконта и первой женщиной-криминалистом, смогла достичь всех тех высот, которых она достигла.

— Неужели? — Уолтер вскинул бровь. — Это дедушка так утверждал?

— Нет, так утверждала ее светлость, — вздохнула я. Бедный дедушка!

Судя по лицу Энтони, тот совершенно не улавливал, в чем здесь заключалась жестокая насмешка судьбы (в лице герцогини Тайринской), и мне пришлось углубиться в историю:

— Дедушка был… м… человеком очень традиционных взглядов. И считал, что главным, вернее, единственным женским призванием является роль дочери, жены, а затем матери, а все остальное — от лукавого. И когда ее светлость устроилась на службу в департамент, он… был этому не очень рад.

Уолтер откровенно хохонул от мягкости моих формулировок, прекрасно сообразив, что за ними скрывается. Запрокинутая голова, белозубая мальчишеская улыбка, взъерошенные ветром светлые волосы…

Я отвернулась и продолжила:

— Кто же знал, что девица-криминалист угодит в герцогини, да еще и окажется весьма злопамятной дамой. Папа рассказывал, что надо было видеть лицо дедушки, когда однажды его пригласили на собрание в поддержку кампании о предоставлении женщинам права голоса. По рекомендации ее светлости.

— Это прекрасно, — от души веселился Уолтер. — Какая жалость, что я так мало был знаком с этой восхитительной женщиной.

— Я бы посмотрела, если бы тебе на протяжении всей жизни мстили за допущенную однажды ошибку! — против воли возмутилась я, сама не сообразив, зачем, собственно, возмущаюсь, потому что вообще-то была целиком и полностью на стороне герцогини.

Дедушку я не столько любила, сколько побаивалась, да и его философия кому-кому, а уж мне была точно не близка. Но он же дедушка! Семья! К тому же уважаемый человек, добившийся очень многого. И тут какой-то промышленник будет над ним смеяться!

— Прошу прощения, — Тони вскинул руки в жесте притворной капитуляции и, безошибочно определив источник моего возмущения добавил: — Семью не трогаем.

А потом он вдруг ухватил меня за ладонь и рывком притянул к себе. Смеющиеся глаза и морщинки-лучики, разбегающиеся от уголков, оказались неожиданно близко. Я возмущенно округлила рот, но застыла, не произнеся ни звука.

И мир как будто бы застыл.

Только волнующееся море, пустынный простор зимнего пляжа, бескрайнее небо над головой — и мужчина напротив, настолько близко, что его дыхание оседает жаром на губах, а тепло его тела чувствуется даже сквозь слои одежды.

— Ты замерзла, — медленно произнес Энтони, не отрывая взгляда от моих губ, и слегка сжал ладонью мои и правда ледяные пальцы. — Надо возвращаться.

А потом отстранился и потянул меня обратно к утесу, на котором белела вилла.

На улице стремительно, по-зимнему, стемнело, и по каменной лестнице мы уже поднимались в глубоких сумерках, а когда Энтони провел меня в дом, его уже окутала густая холодная чернота. Я разогрелась на подъеме, но в пустующем выстуженном помещении почувствовала, что снова начинаю замерзать. Так что огонь в камине, теплая шкура на коленях и бокал вина в руках пришлись как нельзя кстати.

Огонь, кстати, Уолтер разводил сам, а на мой вопрос ответил, что зимой здесь не бывает, а потому не видит смысла держать прислугу в пустом доме, как и тащить с собой, сорвавшись в Лестренж впопыхах.

И вообще, он планирует ночевать не здесь, а в гостинице, но вряд ли ему удалось бы соблазнить меня гостиницей. Вилла — другое дело.

И, несмотря на довольно странный смысл этого заявления, прозвучало оно почему-то комплиментом.

Теперь мы сидели на диване перед потрескивающим огнем, баюкали в ладонях бокалы, а за окнами шумело море.

— Согрелась? — мужская ладонь вдруг нырнула под шкуру и безошибочно нащупала мою ступню, как будто моим словам он не доверял.

Я поджала пальцы на ногах и отдернула ногу, убегая от горячего и чересчур интимного прикосновения.

В голове было пьяно от свежего морского воздуха, а ветер будто выдул из головы все мысли и она была легкой и кружилась безо всякого вина. Хотелось быть сумасбродной и творить глупости. Но было подозрение, что именно этого состояния Уолтер и добивался. Правда сердиться на него за это почему-то не получалось. Было одновременно страшно и весело. Как будто новый раунд в азартной игре с высокими ставками.

— Как твой генератор? — спросила я, проигнорировав его вопрос — и сам уже выяснил (нащупал!), что согрелась.

Уолтер закатил глаза:

— Оливия! Я же не спрашиваю тебя, как твои похороны?

— Мои, слава Богу, пока не назначены, — пробормотала я, отставляя почти пустой бокал в сторону.

Тони как будто только этого и дожидался, цепкие пальцы снова нырнули под шкуру, ухватили меня за щиколотку и нахально потянули на себя. Я брыкнулась, но в этот раз добилась только того, что по лицу мужчины расплылась довольная улыбка.

Я не растерялась — и надела на эту нахальную физиономию шкуру. Будет знать, как сверкать тут самодовольством!

Совершенно дурацкая детская возня. В ход пошло все — щекотка, декоративные подушки… как будто мы не промышленник-миллионер, сам сделавший свое состояние, и разумная ученая дама на пороге открытия мировой важности (скромность — наше все!), а закадычные друзья детства, еще не далеко от этого детства утопавшие.