Читать книгу - "Эра зла - Татьяна Устименко"

— Агеев я, Григорий, по батюшке — Аристархович.

— По батюшке? — не понял рыцарь.

— Обычай у нас такой имеется, — пояснил иерей, печально отпинывая в сторону бутылочные осколки. — Когда тебя по батюшке величают — это хорошо, а вот когда по матушке… — он снова крякнул и глухо кашлянул: — Выпить бы не мешало, рыцарь…

— Можно и выпить, — согласился Конрад, — только это ведь опять приключений искать на свои… — он иронично усмехнулся, — головы.

— В деле поиска приключений главную роль играет отнюдь не голова, — с пониманием подтвердил догадливый священник. — А с другой стороны, наши головы, много ли они стоят?

Скорее всего, оный вопрос тоже носил риторический характер, но вместо ответа Конрад ловко запустил пальцы в вырез причудливого одеяния отца Григория и вытянул скрытый под его рясой крест.

— Великий приор Карл де Молэ, привратник Белого братства, экзорцист и воин Господень! — легко перевел он и ошеломленно присвистнул. — Видимо, много стоят, ибо довелось мне как-то воочию видеть господина Карла, хороший он был человек. Значит, неспроста мы с тобой, отче, еще живы и здоровы…

— Вот еще что к кресту прилагается. — Отец Григорий продемонстрировал свой перстень. — Только где находятся те врата, которые я открыть должен, никому не ведомо…

— Если кто о них и знает что-то конкретное, то лишь Селестина! — убежденно произнес вервольф, показывая два хранимых им креста — нормальный и потемневший. — Трое нас, ангелов смерти: я, ты, отче, и девушка. Да вот, к несчастью, попала она в лапы стригоев…

— Дева-воительница? — озарено охнул иерей. — Это ее крест столь страшно помутился? Слушай, чадо, уж не о ней ли мне архангелы говорили?

— О ком же еще! — убежденно кивнул Конрад. — Не иначе, как о ней. А мне они слово назвали, по которому я тебя опознать должен.

— Свершилось! — благоговейно провозгласил отец Григорий, воздевая руки к серому небу. — Определилось наше предназначение, и, следовательно, настало время вступить в битву с адскими тварями и защитить земное царство Господа нашего.

— Легко сказать, вступить. — Конрад немного растерянно поправил ремень своего ружья. — А с чего начать, у кого совета спросить, если вокруг твари одни…

— Они не одни, — поморщился иерей, — их много. А уж коли мы в наставлении нуждаемся, то, значит, придется нам надежного наставника и пастыря искать…

— Точно, — мгновенно приободрившийся вервольф похвально похлопал Агеева по плечу, — соображаешь, отче! Есть у нас такой пастырь…

— Папа Бонифаций! — подхватил иерей. — Вот только как мы в его апартаменты проберемся, если они охраной окружены да забаррикадированы намертво?

— Проберемся, — уверенно пообещал Конрад, — наше дело правое, победа будет за нами. — Он залихватски присвистнул и бодро зашагал по улице, направляясь в сторону площади. — Крепись, отче, нас еще героями назовут!

— Лишь бы не посмертно, — негромко пробубнил отец Григорий, поспешая следом за резвым оборотнем. Но Конрад все-таки услышал эту фразу и мысленно с нею согласился, хотя никогда прежде не задумывался о возможности умереть. Ведь пусть он и не человек, однако тоже не бессмертен. На какое-то короткое мгновение в его душе поднялась липкая волна страха, быстро сметенная привычной насмешливой философией. Ибо жизнь, как ты ее ни обхаживай и ни задабривай, всегда остается настоящей стервой и поэтому, по принципу вредных баб, дается нам с превеликой неохотой и всего лишь единожды!

Каждому из нас знакома ситуация, когда жить по-старому уже невыносимо: когда ты готов ломать и крушить все привычное и устоявшееся, опасаясь, что оно утянет тебя в пучину бытового омута. Когда ты духовно уже предрасположен к тому, чтобы терять друзей и знакомых, лишь бы только не видеть и не слышать все то, из-за чего пришлось настолько круто поменять свои убеждения и принципы. Прошлое давит и душит, и вот тогда ты принимаешь решение сознательно все переиначить: поменять работу и переехать в другой город, предав отчее гнездо ради какой-то призрачной надежды, тогда ты готов лишиться места безопасной лежки и дислокации, чтобы свободно плыть по неизведанному фарватеру. Дни кажутся безысходными, а ночи темными, страшными и бесконечными, ибо ничто так не портит жизнь человека, как он сам: совершенные им ошибки и глупости, тяжкое осознание, что за все придется платить. О нет, не бойся, подобные периоды никогда не длятся слишком долго. Со временем все успокаивается, проблемы рассасываются, а плохое забывается, и в твоей жизни снова наступают штиль и благодать. Но не стоит расслабляться и забывать о том, что земля круглая, а история развивается по спирали. Обстоятельства порой складываются так, что приходится возвращаться назад, в собственное прошлое, и тут твой внутренний голос впадает в противоречие с самим собой и начинает раздвоено вопить, словно пара психов, перебивающих друг друга. Первый доказывает: «Все неудачи остались там, позади; они исправлены или искуплены, а сейчас в твоей жизни наступил виток обновления, и ты должен использовать его на всю катушку». Но второй пугает: «Куда ты прешь, простофиля, тебе все равно не дадут жить по-новому, тебя задавят старые проблемы (они же люди)». И посему, положа руку на сердце, хочется признать: мы слишком многое оставляем в прошлом — то, к чему нам не хочется возвращаться. Но, увы, боязнь того, что оно, это страшное прошлое, снова вернется, не дает людям жить спокойно, нависая подобно дамоклову мечу. Каждый день уподобляется последнему — предшествующему лютой казни. Умом мы понимаем: нужно жить реальным настоящим, не позволяя печальному прошлому портить наше светлое будущее. Но легко ли абстрагироваться от собственных страхов и очиститься от груза былых ошибок? И поэтому мы практически ежедневно стоим на перепутье у указательного камня, помеченного двумя надписями: «старые страхи» и «новые возможности» — и не знаем, как нам следует поступить…

Нынешняя ситуация, в которой очутился Конрад фон Майер, идеально попадала под определение «перепутье». Пару-тройку месяцев назад рыцарь почти уже успокоился, наивно полагая, что выбрал праведную стезю служения Господу, окончательно пришел к Богу, а его душа очистилась от низменных желаний. Его прежняя бурная жизнь с заказными убийствами ради денег, пьянками и прочими загулами бесповоротно осталась в прошлом. Он больше не погрязнет в случайных половых связях, ибо обрел истинную любовь, а его совесть уже не омрачится никакими проступками и последующими раскаяниями. И вот все его благие намерения разбились вдребезги. Совершенные ошибки настигли беглеца, уже считавшего себя недостижимым, и теперь властно взывали к его совести, глумясь над утерянной любовью, несбывшимися надеждами и нереализованными мечтами. Конрад осознал, как сильно испортил он не только свое несчастное существование, но и жизнь любимой им девушки, насильно вырвав ее из царства света и погрузив в вечную тьму. Увы, Селестина перешла на сторону стригоев, и произошло это не само собой, а всецело по вине его, Конрада. Неумолимое прошлое нагнало вервольфа, принуждая убить не себя — преступника и грешника, а ее — чистую, доверчивую, ни в чем не повинную. Данная архангелам клятва сковывала его надежнее цепи, связывала крепче любой веревки. Конрад пообещал убить Селестину, а значит, это неотвратимо! Ничего уже не изменить, ведь невозможно взять назад неосторожно произнесенные слова или исправить содеянное тобой зло. Он должен ее убить! Но как тогда он сможет жить дальше, без нее, после нее? Без любви, после любви…