Читать книгу - "Бродяга Гора - Джон Норман"

— Безусловно, — ответил я, глядя на Пегги, и она покраснела. Вот уж к кому я относился именно как к рабыне!

— Так чем же тогда та женщина отличается от них? — спросила Пегги с робкой улыбкой.

— Тем, что она другая! — отрезал я.

— И ты не допускаешь ни малейшей возможности того, что на самом деле она такая же, как все?

— Нет! Не допускаю!

— Почему? — спросила Пегги.

— Тогда она была бы всего лишь рабыней, — сердито сказал я.

— Но если она по сути своей и является рабыней? Если это именно то, о чем она мечтает и к чему стремится?

— Это не имеет значения! — проворчал я.

— Неужели природа женщины, ее чувства, ее стремления действительно не имеют для тебя значения?

Я промолчал.

— Неужели, — продолжила она, — тебе никогда не хотелось увидеть ее в цепях?

— В первое же мгновение, как только я ее увидел, мне сразу захотелось надеть на нее цепи.

Пегги поцеловала меня.

— Но я не должен забивать себе голову подобными мыслями.

— Почему?

— Не знаю… но не должен.

— Природа сурова, но, по правде говоря, не столь уж ужасна, — промолвила она.

— Мне пора идти.

— Еще не настал и двенадцатый час! — воскликнула девушка, поспешно встав на колени. — Неужели Пегги глупым неосторожным словом навлекла на себя неудовольствие господина?

— Нет, — промолвил я, поглядев на нее с улыбкой.

— Стань истинным горианцем, господин.

— Может быть, я так и поступлю.

Пегги прижалась ко мне, явно не желая, чтобы я уходил.

— Спасибо тебе за то, что поговорил с простой рабыней, — прошептала она.

— Почему бы тебе просто не лечь на живот перед тем — чей ошейник ты хочешь носить, — спросил я, — и со слезами, целуя его ноги, не взмолиться, чтобы он купил тебя?

— Я не осмеливаюсь.

— Понятно, — сказал я.

— Он может рассердиться и убить меня. Или Тасдрон, мой хозяин, обнаружив подобное преступление, убьет меня за такую дерзость.

— Понятно.

— Я вижу его почти каждый день, — продолжила Пегги, — но при этом не смею выказать никаких чувств, кроме чувств альковной рабыни, обязанной ублажать любого мужчину, который может позволить себе купить у ее хозяина кружку паги.

Я крепко обнял девушку.

— Видишь, господин, не так уж сильно мы отличаемся друг от друга. Ты лишился рабыни, я не могу позволить себе обрести своего господина.

Я нежно поцеловал ее. Пегги задрожала, всхлипывая в моих объятиях, и подняла на меня глаза, полные слез.

— Трудно быть рабыней? — спросил я.

— Да, господин… Могу я попросить господина о снисхождении?

— Проси.

— Пожалуйста, господин, хоть я и рабыня, возьми меня нежно.

— Будь по-твоему, рабыня.

— Спасибо, господин, — еле слышно прошептала она.

Пегги лежала рядом со мной, перебирая пальцами свою цепь.

— Мне нравится быть на цепи, — промолвила она.

— Цепи полезны тем, что позволяют женщине осознать ее рабское положение, — отозвался я.

— И не позволяют ей ни на миг позабыть о том, что у нее есть господин, — улыбнулась рабыня.

От ответа я воздержался, однако по существу она сказала чистую правду. Цепь или веревка порой оказывают на сексуальность женщины потрясающее воздействие, и это особенно справедливо в отношении только что обращенных в рабство девушек. Рабыня, освоившаяся со своим положением, как правило, возбуждается уже от простого щелчка пальцами или повелительного кивка ее господина. Покорность, однако не пассивная, а сопряженная со страстным, всепоглощающим желанием, — это то, к чему земляне оказываются совершенно не готовыми.

Чтобы довести обычную, вовсе не фригидную свободную земную женщину до оргазма, требуется, как правило, не менее пятнадцати — двадцати минут, в то время как горианская рабыня или обращенная в рабство и соответствующим образом обученная земная девушка начинает испытывать близкое к оргазму состояние уже в тот момент, когда взгляд господина небрежно скользнет по ее телу. Разумеется, эти различия имеют почти исключительно психологическую природу.

Сексуальность, как известно, практически полностью представляет собой функцию мозга, сопряженную с воображением. Рабыня даже на уровне подсознания осознает, что, коль скоро она рабыня, страстная сексуальность не только разрешена ей, но и вменяется в обязанность. Если девушка покажется господину недостаточно страстной, если он вообразит, будто она отдается ему лишь по обязанности, но без желания, ее ждет самое суровое наказание.

Таким образом, в ее подсознании образуется рефлекторная связь между сексуальным возбуждением и чувством самосохранения.

Поначалу (и господам это прекрасно известно) обращенные в рабство девушки лишь изображают страсть, чтобы избежать порки, но очень скоро, к собственному стыду и испугу, обнаруживают, что они действительно всецело желают, чтобы господа владели ими. Притворяться больше не приходится, ибо покорность и самоотдача доставляют рабыне подлинное, не сравнимое ни с каким другим наслаждение.

К тому же связь между рабским положением и сексуальностью закрепляется с помощью множества специфических приемов: например, рабыне предписываются особые позы и особая манера речи. Скажем, обращаясь к свободному человеку, рабыня именует его не иначе как господином или хозяином и, если ей не приказано иное, становится перед ним на колени.

Одежда рабынь, как правило, недорога и чрезвычайно откровенна. Иногда это едва прикрывающие наготу лохмотья, призванные, с одной стороны, напоминать женщине о ее положении, а с другой — подчеркивать и выставлять на всеобщее обозрение ее сексуальную привлекательность. Шея такой девушки, само собой, охвачена стальным ошейником, на каковом выбито имя хозяина, а порой еще и кличка, которую ему было угодно присвоить своей рабыне. На бедро — реже на ягодицу — девушки ставится клеймо.

Все это в совокупности превращает ее в красивое, чувственное, всецело принадлежащее своему владельцу животное. Даже кличка дается ей господином, лишь если ему заблагорассудится: он вполне может обойтись и без этого.

Кроме того, на психику рабыни оказывает влияние весь склад горианской цивилизации, сложной, многогранной, яркой, цветистой и чрезвычайно чувственной. В этом великолепном, богатом, одаряющем впечатлениями мире рабыне отводится особая роль, и место ее определяется обычаями, традицией, историей и всем жизненным укладом.

Избежать своей участи в этом структурированном кастовом обществе решительно невозможно, и рабыня воспринимает свое положение в нем как нечто совершенно естественное. Не станет же птица огорчаться из-за того, что она не рыба? Ну а из естественного положения всегда можно извлечь радость.