Читать книгу - "Война неудачников - Сергей Мусаниф"

– Подумай лучше вот о чем, – сказал Азим. – Если Холден – это на самом деле Феникс, тогда с самого начала этой истории вокруг тебя слишком много Феникса. Он присутствовал по крайней мере при трех ключевых событиях твоей жизни, так что я бы не стал говорить о случайных совпадениях.

Моя первая встреча с Холденом состоялась в Белизе двадцать первого века, в результате чего я оказался перемещен в это время. Второй раз мы вместе с Фениксом оказались на орбитальной станции «Гамма», затем последовал визит в Гегемонию Скаари, где Кридон рассказал мне много чего интересного. В третий раз Холден-Феникс нарисовался на Сципионе-3, проследовал с нами на Веннту и дал мне информацию, благодаря которой я снова оказался в сфере интересов и влияния СБА.

Допустим, Азим прав, и это все неслучайно. Но каковы мотивы этого поведения?

Окружающий мир в целом безумен, но в частных проявлениях должна присутствовать хоть какая-то логика. Иначе жить станет уж совсем невыносимо.

На «Устрашающем» Визерс сказал, что считает Феникса регрессором. Веннтунианский врач нашел в наших с Фениксом организмах много общего на физиологическом уровне. Наши организмы моложе, чем должны бы быть, и куда лучше сохранились, чем должны были сохраниться, учитывая тот образ жизни, который ведут их владельцы.

Означает ли это, что я тоже регрессор, пусть и не знаю об этом, и Холден видит во мне напарника? Это как раз пример рассуждения на грани мистики, которая возникает при недостатке фактов.

Что нам известно о регрессорах? Ничего. Мы даже точно не знаем, что регрессоры вообще существуют.

Есть теория Визерса, косвенно подтвержденная словами Кридона, которые в свою очередь ничем не подтверждены и вполне могут оказаться ложью. Учитывая, что теория Визерса строится в том числе и на показаниях скаари, схема получается очень зыбкая.

А мои сложные взаимоотношения со временем, позволяющие мне иногда заглядывать в свое собственное будущее, вполне можно объяснить последствиями темпорального переноса. Поскольку я не представляю физики этого процесса, а те, кто представляет, уже мертвы, это объяснение ничем не хуже любого другого. В качестве рабочей гипотезы вполне подойдет.

– Ты не жалеешь, что во все это ввязался?

Азим пожал плечами.

– Ничто в этом мире не происходит случайно, и на все есть воля Аллаха, – сказал он. – К тому же пока я рядом с тобой, у меня есть хорошая возможность погибнуть в бою, а может ли быть лучшая смерть для воина Аллаха? Если план обороны, разработанный Асадом, не сорвется, Калифат закупорится в своей системе, ощетинившись стволами, и там меня не ждет ничего, кроме тридцати – сорока лет скучного увядания.

– Не так плохо, учитывая альтернативы, – сказал я.

– Ты молод, – сказал Азим. – Ты еще не пресытился жизнью. Кроме того, мы принадлежим к разным культурам, получили разное воспитание и у нас разные жизненные приоритеты.

– А еще я не религиозен.

– Если тебе проще верить в то, что твой путь закончится вместе со смертью твоей физической оболочки, это твое право и твой выбор, – сказал Азим. – Миссионерствовать я не собираюсь.

– Я бы не отказался от душеспасительной беседы накануне завтрашнего дня.

– Аллах позаботится о душе. Я обучен тому, чтобы беречь тело.

– И сокрушать другие тела.

– Таков путь джихада, – кивнул Азим. – Священная война за веру – это не обязательно война с иноверцами, это в первую очередь преодоление себя. Но иногда приходится и крушить.

– Жаль, что завтра тебя с нами не будет.

– Риттер не возьмет меня вниз, и он прав. Троих для этой операции вполне достаточно, и ему вовсе не надо, чтобы численный перевес был на нашей стороне, а сам он оказался заложником. Отказаться от твоего участия он не может, значит, я должен остаться на корабле, несмотря на весь мой боевой опыт и потенциальную пользу, которую я могу принести.

– Думаю, что у Боба тоже хватает боевого опыта.

– Немногие из ныне живущих могут похвастаться, что воевали со скаари.

– Если разведданные не врут, то скаари там, где мы собираемся высадиться, еще нет.

– Разведданные запаздывают, – сказал Азим. – А обстановка на поле боя меняется быстро.

– Ты прямо-таки создан для того, чтобы внушать мне оптимизм.

– Оптимистов в жизни ждут сплошные разочарования, – пожал плечами мой друг. – Зато жизнь пессимистов полна приятных сюрпризов. Подсчитай выгоду и сам реши, кем ты хочешь быть.

После ухода Азима не прошло и пяти минут, как в дверь снова постучали, и на пороге капитанской каюты обнаружилась капитан Штирнер собственной персоной.

«Ястреб» решительно не предназначен для перевозки такого количества людей. Разница между двумя и тремя людьми на борту была практически незаметна и никак не сказывалась на комфорте, но разница между тремя и восемью оказалась весьма ощутима. Уильям постоянно ошивался в ходовой рубке, кают-компания постоянно была занята кем-то из мордоворотов, и даже капитанская каюта превратилась в проходной двор.

Ни минуты покоя. А ведь вполне может быть, что это моя последняя ночь на борту «Ястреба».

– Может быть, я все-таки войду? – поинтересовалась Кира.

– Да, конечно. – Я сообразил, что держать гостью на пороге невежливо, и посторонился, позволяя ей пройти в каюту.

Перед тем как закрыть дверь, машинально выглянул в коридор – очереди желающих поговорить с капитаном в нем не обнаружилось.

Возможно, остальные просто спрятались за углом.

– Нервничаешь?

– С чего бы?

– Действительно, – сказала Кира. – Высадка на планету, с которой мы едва унесли ноги и ситуация на которой с тех пор не улучшилась, – это, конечно, сущие пустяки.

– Такое я проделываю походя, – подтвердил я.

Кира скинула ботинки и с ногами забралась в кресло.

Сейчас она больше была похожа на обычную девчонку, а не на боевого пилота с сотней вылетов за плечами.

Забавно, но до этого момента я не рассматривал ее как женщину. Сначала она была просто объектом, целью спасательной операции, потом – пациентом больницы, из-за которого мы застряли на Веннту до самого штурма, потом – боевым товарищем и партнером. Наверное, что-то со мной не так.

Единственным оправданием мне может служить тот факт, что я был слишком глубоко погружен в попытки найти ключи к происходящему и наконец-то понять, кто я такой.

Довольно слабое оправдание.

Особенно если учесть, что капитан Штирнер – не просто женщина, а очень привлекательная женщина.

– О чем ты опять задумался, капитан?

– О главном вопросе жизни, вселенной и всего остального, капитан, – ответил я.

– И какой же ответ?