Читать книгу - "Первый урок Шоломанчи - Наоми Новик"

способен, кроме очень могучих магов, так что не стоит и пытаться. Но я ничего не поняла. Ты старшеклассница, которая специализируется на заклинаниях, и тебе дали задание по зеркальной магии? Так не бывает.

Я фыркнула (отчасти всхрюкнула: у меня текло из носа). Со мной – бывает.

Аадхья продолжала, все быстрее, почти сердито:

– Потом, фазовое заклинание… ты сказала, что разобралась в нем за пару часов после ужина. В то же время выпускники, которые хотят участвовать в аукционе, всерьез обсуждают, успеют ли выучить его до выпуска. Кроме того, вся книжка – это огромная удача. Удача, которой не бывает. Нужно сделать что-то реально ужасное, чтобы получить такой подарок. Или реально прекрасное. И в воскресенье ты была просто тряпочкой… и Тоду не померещилось, это точно. Чреворот – единственное, что напугало бы его до такой степени. Со всем остальным он бы справился. – И тогда она спросила: – Где ты взяла ману?

Я не хотела говорить. У меня болело горло. Я потянулась к шкатулке, открыла ее и показала Аадхье кристаллы – два потрескавшихся и тусклых, девять полных и остальные, пока пустые.

– Отжимания, – коротко сказала я, закрыла шкатулку и убрала ее на место.

– Отжимания, – повторила Аадхья. – Конечно. Почему бы нет. – Она коротко рассмеялась и отвела взгляд. – Почему ты никому не сказала? Все анклавы мира будут тебя умолять…

Нотки упрека в ее словах взбесили меня – и в то же время я чуть не расплакалась. Я встала и взяла с полки полупустую баночку меда. Я каждые выходные ношу ее с собой в столовую – на тот случай, если удастся пополнить запас, но мед добыть трудно, поэтому я редко себя балую. Впрочем, сейчас было очень нужно. Я прошептала мамино заклинание от боли в горле, взяла ложечку и запила мед последним глотком теплой воды, а затем повернулась к Аадхье, протянула руку и насмешливо произнесла:

– Привет, я Эль. Я могу двигать горы. Буквально. Ты бы мне поверила?

Аадхья встала:

– Ну так устрой презентацию! Нужно было сделать это еще в младшем классе, попросить у членов анклавов немного маны… Да они бы дрались за то, чтобы заполучить тебя в свою команду!

– Да не хочу я в их команды! – хрипло взвыла я. – Совершенно не хочу!

Глава 9

Неведомое

Обожаю экзистенциальные кризисы по ночам, это так успокаивает. Я лежала без сна час после отбоя, в бешенстве глядя на синее мерцание газовой лампы под дверью. Примерно каждые пять минут я приказывала себе разжать кулаки и спать, но тщетно. Я встала и выпила воды (Аадхья, видимо, испугалась, что я схожу с ума, поэтому она проводила меня до туалета, чтобы я наполнила графин). Я даже попыталась сделать задание по математике – и все равно не смогла заснуть.

Я требовала, чтобы мама вступила в какой-нибудь анклав, с тех самых пор, как поняла, что когда волшебники из какой-нибудь далекой страны типа Японии приходят к тебе в юрту за советом, это означает, что они были бы рады иметь тебя под рукой. После атаки цапуна мама таки отправилась на разведку. Про лондонский анклав она и не думала, но съездила в одно местечко в Бретани, специализирующееся на целительстве. Она встретила меня в тот день после школы, сказала: «Прости, милая, я не могу» – и покачала головой, когда я спросила почему. Я напрямик заявила, что войду в анклав, когда окончу школу – если только сумею их убедить, – и мама просто посмотрела на меня и кивнула: «Конечно, детка, как хочешь, так и поступишь». Однажды, лет в двенадцать – мне до сих пор больно об этом вспоминать, – я наорала на маму сквозь слезы и сказала, что если бы она любила меня, то мы бы ушли в анклав, а она просто хочет, чтобы я погибла. Никто не станет ее винить, и она не лишится доброго имени. В тот вечер я пережила три нападения.

Со мной мама сохраняла спокойствие, но позже ушла в заросли и выплакалась до тошноты – там, где я бы ее не нашла, если бы не отправилась следом, чтобы договорить. Увидев, как мама рыдает, я вернулась в юрту, бросилась в слезах на постель и решила, что уступлю следующему злыдню, раз я такая ужасная дочь. Но я не уступила. Я хотела жить. И до сих пор хочу. И чтобы мама жила. Но ничего не выйдет, если я буду бороться в одиночку. Поэтому нужно проявить себя и показать всем членам анклавов, что я ценное приобретение. Главный приз для того, кто предложит побольше, – ядерное оружие, с помощью которого любой анклав сможет истреблять злыдней… захватить другой анклав… стать еще могущественнее… добиться безопасности.

Этого хотел Тод. Этого хотел Магнус. Они мечтали о безопасности. Думаете, это немного? Но, для начала, у нас ее нет – и ради безопасного существования они нанесли удар другому человеку. Один анклав ради безопасности охотно столкнет другой в темноту. Причем безопасностью дело не ограничится. Анклавы всегда хотели удобств, потом богатства, потом роскоши, и безопасности тоже, на каждом этапе, по мере того как становились все более и более соблазнительной мишенью. Единственным способом уцелеть было иметь достаточно сил, чтобы отгонять претендентов.

Когда школа только появилась, в нее не брали ребят, не входивших в анклавы. Изменив это правило, члены анклавов дали понять, что проявляют огромное великодушие: теперь в школу попадают все, но, разумеется, о чистой благотворительности речи не идет. Мы пушечное мясо, живой щит, свежая кровь, слуги, уборщики, горничные; благодаря всему, что проделывают здесь неудачники-одиночки, надеясь попасть в союз, а затем и в анклав, ребята из анклавов могут отсыпаться и отъедаться. У нас, одиночек, появляется призрачная надежда. Но единственный шанс, который анклавы нам дают, – это шанс быть полезным им.

Впрочем, с какой стати анклавам вести себя иначе? У них нет причин заботиться об отщепенцах. Мы не их дети. Мы те же газели, которые пытаются сбежать от стаи львов. И если мы окажемся быстрее и сильнее, ребят из анклавов съедят. Если не здесь, то потом, когда мы выберемся из школы и решим, что хотим пользоваться роскошью, которую анклавы приберегают для себя. Если мы будем слишком сильны, то, возможно, поставим под угрозу их собственные жизни. Поэтому нас незачем беречь – пока мы не поставим подпись там, где галочка. Это разумно. Каждый хочет, чтобы выжили именно его дети. Я даже не спорю.

Короче