Читать книгу - "Золотой шар - Михаил Белозеров"

— А как может летать бульдозер? — спросил Жора, и лицо у него стало глупым, как у первоклашки.

— Или ходить памятник? — удивился Венгловский.

— Вот как этот, — сказал Калита, показывая на гигантский след и отгоняя от себя странное подозрение, что видит знакомые пейзажи. — А пока ищем следы трактора. Они при такой жаре сто лет сохраняются в неизменном виде. Воду беречь. Неизвестно, когда мы ее найдем. В дома не лезть. Это особенно касается тебя, Саша.

— Почему?

— Потому.

— Но почему?

— Можно подцепить инфекцию.

— Какая к черту инфекция в такую жару?!

— Здесь были войны. Возможно, из-за чумы или холеры.

Вдруг подул ветерок, и то, что всем только казалось, стало очевидным. Пахло падалью. Калита посмотрел на противоположный край площади. Там что-то шевелилось — огромное, черное, отливающее синим металлом. Откуда? Не может быть. Так много.

— Медленно, медленно отступаем, — приказал Калита.

Но Ген с рюкзаком на спине уже бежал через площадь, вопя, как резаный:

— «Гемус»! «Гемус»!

Больше ни одного ученого брать с собой в Дыру не буду, зло подумал Калита и выстрелил из «мухи».

* * *

— Придется зубы вставлять, — прошепелявил капитан, рассматривая рот в осколок зеркала. — Они у меня и раньше-то не были крепкими, а теперь подавно. Кстати, меня Федором зовут, а фамилия Березин, — и пожал всем руки.

Он все еще не до конца верил в свои миллионы, поэтому и говорил о зубах, как о большой потере. Вставлю такие, как у старухи, думал он. Будет даже красивее, чем натуральные. И все же, какого черта я поперся в Дыру? Любопытство увидеть «шар желаний» перевесило все остальные доводы? Дурак, ой, какой же я дурак! Зато роман получится шикарный, радовался он. Только я еще не понял, о чем будет роман. Может быть, о Зоне и о Дыре. Потом его осенило, и он посмотрел вначале на Бараско, а потом на Костю. А вот и герои!

— А Звезда Героя откуда? — спросил Бараско.

— Я Афган прошел, — скромно ответил он.

— Больно ты молод для Афгана, — заметил Бараско, но не стал заострять тему.

Она и так была заострена до предела. После того, как они выбили «лимонкой» дверь и обстреляли гранатами коридор, путь был открыт, и они побежали к выходу. Мощный патрон «американца» давал им преимущество, его пули «американца» с легкостью прошивали стеклянные витражи второго этажа, где пряталась охрана. Да и АК-74М почти не уступал в эффективности.

Однако защитники «Дома мух» успели притащить с крыльца ДШК и открыли такой ураганный огонь, что пришлось отползать быстрее тараканов — по полу, по полу. На голову сыпалась штукатурка, а в воздухе стояла такая пыль, что ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. Тем не менее, Бараско умудрился найти вход в подвал, и они заняли оборону. Выкуривали их по всем правилам: вначале бросали гранаты, а потом, как дураки, перли в атаку. Троих они скосили. Когда гранаты кончились, появились тряпки, смоченные в бензине и в соляре. Но подвал строили на совесть. Он был обширным и глубоким, с хорошей вентиляцией. Держаться в нем можно было хоть неделю, было бы только побольше патронов. Вскоре они стали считать каждый из них и тратили с умом. А потом, когда не осталось ни одного, собрались в самом дальнем закутке вокруг единственной гранаты и стали ждать, что будет дальше.

Рахиль Яковлевна уже перестала увещевать, чтобы они сдавались. Плюнула сквозь фарфоровые зубы и пропала. Но когда Костя попробовал было сунуться на лестницу, то едва не получил пулю в лоб. Оставалось только ждать смерти.

И они дождались. На третий день, к вечеру, наверху раздался непонятный шум, прозвучало несколько очередей, пара взрывов. Потом невнятный голос произнес:

— Эй… русс!.. Побили мы ваших. Вылазь. Обижать не будем…

Так они стали почетными пленниками, и их кормили на убой, но отходить далеко от лагеря не давали. Из кустов неизменно появлялся часовой и делал знак, чтобы возвращались.

Бараско ругался, грозился кому-то пожаловаться, но все без толку. На рассвете их отвели к реке и дали помыться. Они долго плескались в мелководной реке. Терли белым песком закопченные лица и руки. Потом выползли голышом на косу и загорали. Часовых видно не было. По пляжу бегали крабы, в воде суетились мальки. Припекало солнце.

— Красота, — сказал Бараско, — как в Африке.

— Сбежим? — предложил Костя, рассматривая облака, плывущие неизвестно куда.

— Я не хочу, — сказал новоявленный Березин. — Мне и здесь хорошо. Не бьют, и ладно.

Конечно, он хитрил, ему хотелось увидеть «шар желаний», но он боялся сглазить удачу, которая от него бегала всю жизнь. Может быть, теперь повезет, и я стану знаменитым писателем?

— Сбежать мы всегда успеем, — сказал Бараско, приподнимаясь на локтях. — Надо знать куда.

Казалось, он что-то знает, но не говорит.

— Мы, как птички в золотой клетке, — сказал Костя.

Когда они выбрались из подвала, партизаны посадили их в какой-то кокон. Оказывается, был и такой хабар, и в мгновении ока переместили сюда — в местность, похожую на саванну, с редкими тенистыми деревьями и мягкой травой под ними.

Костя Сабуров еще больше зауважал Бараско. Ведь была у него возможность уйти из подвала и вообще, из «Дома мух». Была! А он ею не воспользовался. Вместе с оружием у них вежливо, но настойчиво отобрали «пометы» — одноразовую шапку-невидимку и «куни-кори» — антигравитатор, кроме «анцитаура», который сделался прозрачным. Костя чувствовал, как он прилепился к затылку. Оказывается, на Бараско можно положиться. Лежа на горячем чистом песке, Костя думал об этом. Он никогда не представлял себе Бараско в качестве друга, а сегодня вдруг представил. Неплохо… подумал он. Но представить Бараско в Москве Костя себе не мог. На концерте «Сплина», например. Бараско там был бы явно чужим. Да и из тусовок он будет выпадать. В общем, странный друг какой-то получался, больше подходящий для Зоны, чем для цивильной жизни. Девчонки не одобрят, думал Костя.

Потом явился краснокожий вождь, партизан по фамилии Давыдов, но ни бельмеса не понимающий по-русски.

— Его-твоя, — сказал переводчик, — ничего не понимай.

— А ты? — спросил Бараско.

— А я служить у твоя вояк. Я понимай.

— Кем ты служил?

— Толмач. На пятый полку.

— Долго служил?

Толмач не мог вспомнить слово и показал на пальцах — три.

— Три года! — воскликнул Костя.

— А что ты думал? Наши здесь давно зацепились, — пояснил Бараско.

— Его говорит, чтобы вы не волновай.

Если бы Костя не знал, что Давыдов — вождь и командир партизан, он бы принял его за грузчика с Казанского или за бомбилу с МКАДа. Давыдов беспрестанно улыбался и жал им руки после каждой фразы толмача. Его физиономия выражала сплошное доброжелательство.