Читать книгу - "Маски сбежавшей невесты - Анастасия Волжская"

Мертвая.

Бум.

Мертвая.

Бум-бум.

Мертвая.

Бум-бум-бум.

Мое сердце билось все чаще и чаще, будто вдруг решило, что может делать это за двоих. Как будто верило, что могло вдохнуть жизнь в холодное тело Мэрион, которое вода, родная стихия сестры, словно нарочно сохранила нетронутым в ожидании моего прихода.

Нет.

Нет.

Разумом я понимала — все кончено, кончено, кончено — но сердце упрямо отказывалось верить. Οно, казалось, стремилось вырваться из груди и растопить лед, сковавший юное прекрасное тело. Зажечь румянец на бескровных щеках, заставить глаза распахнуться и засиять глубокой, насыщенной синевой, а губы — растянуться в привычной саркастичной улыбке. Вернуть мне сестру. Воссоединить нас.

Но прозрачная холодная гладь воды разделила нас окончательно и бесповоротно. Лицо Мэрион, неподвижное и застывшее, стало восковой маской.

Последней маской сбежавшей невесты.

Неправильной, лживой и фальшивой — как и все на этом проклятом богами Дворцовом острове.

Нет.

Нет.

Нет.

В это мгновение мир перед глазами перестал быть цельным. Все раскололось на разрозненные фрагменты. Белая морская пена. Белые кружева на дорогом платье, не тронутые песком и морем. Белая кожа, будто навсегда застывшая под тонкой коркой льда. Белый, мертвый камень силы с трещиной посередине.

Я не могла заставить себя сделать шаг, приблизиться, протянуть к сестре дрожащую руку. Проникнуть сквозь толщу воды и дотронуться до холодной шеи, окончательно и бесповоротно признавая — все кончено.

Мэр не вернется.

Не будет больше писем, поддержки и утешения, не будет надежды на скорую встречу. Украденные драгоценности, тайная любовь, новая счастливая жизнь — все оказалось ложью. И только Дик-конюх, кажется, был настоящим — сквозь пелену в глазах я различила на плечах утопленника обрывки темного камзола, какие носили слуги в Доме Удовольствий герцога Голдена…

Размокшие туфли утопали в скользком илистом песке. Пропитанная водой и солью ткань нижней рубашки прилипла к телу, раздражая горящую, покрытую вспухшими царапинами кожу. Бросало то в жар, то в холод. До обожженной руки было больно дотрагиваться.

Но разве это имело значение? Разве что-то в этом мире еще имело значение?

Мэрион умерла.

Умерла.

Хотелось кричать, срывая горло, о несправедливости и жестокости богов, забравших у меня Мэр. Как же жить, когда половина сердца вырвана из груди, утеряна безвозвратно? Как жить, когда не осталось рядом той, которая всегда давала мне цель, смысл, заставляла двигаться и стремиться к чему-то большему? Все, что при рождении досталось Мэр, ушло вместе с ней, и я как никогда чувствовала себя пустой. Механической куклой со сломанной пружиной. Марионеткой с оборванными нитями, которых уже никогда не коснется рука кукловода.

Кто я такая — без наставлений Мэр, без семьи, без поддержки, лишенная работы и единственной подруги?

Никто.

Мертвая.

Такая же, как и Мэр — разве что сердце зачем-то ещё билось в груди…

Пока.

Я запрокинула голову, до рези в глазах вглядываясь в равнодушное небо, яркое, полыхающее кроваво-алым, точно в насмешку над тем, что мир для меня в одночасье потерял все краски.

Из горла вырвался сдавленный крик. Кулак в бессильной ярости врезался в воду, поднимая соленые брызги. Я замахнулась, чтобы ударить ещё раз, выплескивая жгущие изнутри отчаяние и боль, но последнее движение выпило из меня все силы. Колени подогнулись, лишая тело ненадежной опоры. Голова закружилась. Мир перед глазами поплыл.

Я сделала несколько неверных шагов, пытаясь удержать равновесие — и вдруг оказалась совсем рядом с Мэр.

Медленно, медленно я потянулась к сестре. Погладила холодную бледную щеку, скользнула пальцем вдоль контура золотой цепочки, охватывавшей тонкую шею, где синела под кожей навсегда застывшая вена. Горло сдавило.

— Эверли…

Голос — такой родной и знакомый и вместе с тем непривычно пустой, безжизненный — прозвучал тихим эхом.

Пальцы, едва коснувшиеся погасшего кристалла, дрогнули. Я замерла по пояс в воде, боясь и одновременно отчаянно желая поверить в реальность чужого присутствия. Мой взгляд был прикован к неподвижному лицу Мэр, и я видела, что ее губы не шевелились. Но голос… это был ее голос.