Читать книгу - "Королевство на грани нервного срыва - Надежда Первухина"

Смерть повадилась ходить ко мне с первого дня в Лечебнице. Смерть жила в соседней палате, ей выдавали мелки, чтоб она белила лицо, а иначе она есть отказывалась. Смерти было со мной интересно, потому что я не знала, кто я. Она называла меня Дурочка-с-переулочка и иногда съедала мою еду. Но мне было все равно. Во мне поселилась тоска, которую по-научному называли рекуррентной депрессией, и от этой тоски умерли во мне все чувства, все желания, все мысли. Я помнила, что когда-то была очень веселой, во мне словно оставалось это пятнышко былой радости — как искорка под напластованиями пепла, но тоска все побеждала.

Смерть, конечно, не была смертью. Она была обыкновенной девушкой, очень худой и большеглазой, а прозвище свое получила за то, что часто принималась говорить о смерти и пугать своим набеленным лицом.

Я, и Смерть, и другие девушки наподобие находились в Особой Лечебнице закрытого типа. Я попала сюда недавно, а старожилы называли Лечебницу «психушка» или «дурка». Мне здесь ужасно нравилось то, что можно было не есть и постоянно спать. Нянечки и медсестры были к нам добры и предупредительны, помогали дойти до кровати, если вдруг закружилась голова или отказали ноги, вовремя приносили лекарства и следили, чтобы ты их выпила. Завтракали и обедали мы в большой зале, где во всю стену были нарисованы небо, радуга и поле спелых колосьев. Мне очень нравилось. Картинка была старая — я видела, сколько проступило на ней трещин, но все равно смотреть было приятно.

Некоторые девочки, у которых с головой было полегче, читали или выходили гулять в Сад. Но я боялась выходить куда-либо, я сказала об этом врачу — мне кажется, я выйду куда-нибудь, а вернуться не смогу, и он успокоил меня и назначил маленькую зеленую таблетку на вечер. У нас здесь был кружок рукоделия — многие плели из ниток кружева или вязали. Мне понравилось рисовать, точнее, раскрашивать картинки. Я брала карандаши, лист с отпечатанной на нем картинкой и принималась раскрашивать как хотела. Смерти это не нравилось.

— Это неправдашная живопись, — говорила мне тогда она. — Правдашная — то, что я рисую у себя в комнате.

— А мне все равно, — отвечала я. — У меня рекуррентная депрессия и мне нравится раскрашивать картинки. Оставь меня, пожалуйста, в покое.

Но она не отставала. Смерть была ужасно приставучей, особенно к новеньким, как я. А новенькие прибывали почти каждый день. Во второй половине дня начинался Обход. Мы все садились на скамейках в большой, украшенной картинами зале, и ждали Главного врача. Главного врача звали доктор Роксана Фролова, она была очень молодой и красивой, напоминала невесту в своем изящном белом халате.

— Здравствуйте, — приветливо обращалась она к каждому. — Как у вас сегодня дела?

И больной рассказывал, болела ли голова, или были мысли о смерти, или снились кошмары, и оттого намокла кровать.

Я всегда говорила одно и то же, потому что ничего не менялось: всю меня, как пустую бутылку, заполняла тяжелая желтая тоска, и от нее хотелось спрятаться в сон, в лекарственное забвение.

— Джейн, — так почему-то называли меня в Лечебнице. — Вы пережили тяжелую травму, поэтому какое-то время вам действительно нужно спать. У вас и с памятью проблемы. Постепенно, благодаря лекарствам, у вас нормализуется настроение, и тогда мы начнем вторую фазу лечения, будем возвращать вам память и желание жить.