Читать книгу - "Узнай меня, любимая - Татьяна Луковская"

Я лежу на его широкой груди, слышу толчки сильного сердца. Так хорошо. Он гладит мои волосы, наматывает локон на палец, я помню эту привычку. Что я там собиралась? Не кидаться ему на шею, сохранять гордость, предложить выбрать: я или она. Так вот, есть он и я, и никакой ее. Сейчас никого больше нет, кроме нас двоих. И я не буду ему ни о чем напоминать. Но пожурить его все же стоит.

- Это хорошо, что ты бороду отпустил, – хитро прищуриваю глаза.

- Почему? – не улавливает Ярек усмешки.

- Хватать хорошо, чтобы потрепать как следует, – захватываю жесткое мочало в охапку. – Почему ты сразу мне не открылся, неужели нельзя было сказать обычным голосом, а не рычать как дикий зверь?

- Я не мог. Яромира Ковальского здесь нет, есть Ярослав Груздь, – чмокнул он меня в лоб. – Тебя тоже следовало бы отшлепать по розовой попе, что так рисковала, а если бы с тобой что-нибудь случилось?

- Но у нас такое произошло…

- Я знаю, Богдан все рассказал, вот он меня сразу признал.

Я обиженно надулась, Яромир рассмеялся, потом посерьезнел.

- Отец страдал? – с трудом выговорил он.

- Он умер внезапно, – не стала я говорить ему про затяжную болезнь Казимира. – У тебя осталась сестра, прижил от простолюдинки. Он скучал, Хеленка его отвлекала. Я пристроила ее и твою сестру Басю у Чеслава.

- Этот зануда не возражал? – поднял Ярек бровь.

- Нет, очень хорошо нас принимал, когда мы прятались от самозванца. Нам надо срочно вернуться домой.

- Я не могу, – ошарашил он меня.

- Как не можешь?  – скатилась я с него. – Там же война может начаться, самозванец твоим именем людей собирает против короля. Ярек, нам надо домой.

- Я не могу, – упрямо повторил он.

- Великая княгиня не пускает? Я видела, как она на тебя слюни пускала, – обиженно отвернулась я к стене.

- Ревнивица ты моя, – не дал он мне дуться и подмял под себя. – Я не могу бросить сейчас этих людей. Видишь руки, – он показал широкую ладонь, – мы все: и мужики простые, и бояре, и даже князья – валили лес, работали топорами. Мы издыхали, чтобы успеть. Если мы отобьем приступ, на нашу строну перейдет Андрей, младший Юрьевич. Он жалеет, что обидел Романа, но трусит. Победа поможет ему решиться. Тогда мы сможем пойти на столицу.

- Яромир, это не наша война, – я не понимала его воодушевления, – там дом твой в огне, а ты хочешь помогать чужим людям, перед которыми ты даже не можешь выйти под своим именем.

- Я под чужим именем, чтобы не подставлять Каменца. Кароль не дитя. Он сумеет продержаться до весны, а потом я смогу вернуться. Разве король требовал, чтобы я немедленно пришел?

- Он сказал, что ты должен решить сам, но он очень ждет тебя.

- Вот видишь, – ухватился Яромир за мои слова, – он подождет.

- Ярек, он ждет. А если ты погибнешь здесь? – я прижалась к нему, сама испугавшись своих страшных слов. – Тогда никто не сможет разоблачит самозванца. Крулы сцепятся с ладами. Опять начнется война!

- Мне здесь верят, если я уйду со своими людьми, начнется разлад. Они все сгинут. Княгиню и княжичей может и не убьют, а простых людей под корень могут извести. Я не могу их бросить до штурма. Ты понимаешь?

Его голубые глаза лихорадочно сверкали, отражая огонь лучины.

- Я понимаю, Яречек, понимаю. Будем ждать штурма.

- Нет, вороненок, ты вернешься в Калинки, а я буду ждать штурма, – взял он меня за подбородок, всматриваясь в лицо. – И чем скорее, тем лучше.

- Нет, пан Ковальский, я без вас никуда не уйду. А начнете меня выгонять, вцеплюсь в вашу пышную бороду, так и оторвать меня не сможете.

Я нахохлилась, как молодой вороненок, готовясь к его новым выпадам.

- Как я скучал, – выдохнул муж, и это были самые сладкие слова.

Мы опять слились в единое целое. Спать не хотелось. Задыхаясь и утирая пот, я прильнула к мужу, провела по бритой макушке.

- Зачем ты остриг волосы, я видела, у остальных бояр волосы на месте?

- Чтобы не узнали.

- А кто-нибудь из этих знает – кто ты?

- Кое-кто знает, главное, чтобы в Романове граде не прознали.

- А княгиня? – не удержалась я от едкого вопроса.

- Если и не знала, так сегодня догадалась, – сощурил он глаза. – Янина, послушай...

Я вздрогнула, Яромир редко называл меня по имени. Вот он, разговор, которого я ждала и боялась, сейчас муж сам его начнет. Что он мне скажет?

Яромир приподнялся на локтях, задумчиво посмотрел на огонь. Сейчас он совсем не был похож на медведя, скорее на снежного барса, что живет далеко в крульских горах, такого же гибкого и сильного одновременно. А вот она, рана на боку, что чуть не стоила ему жизни, осторожно провожу пальцами. Называла Монику глупой, что не распознала самозванца, а сама не смогла разглядеть очевидного: мужчина, прошедший через огонь и воду, не может остаться прежним, он становится другим, но от этого не менее любимым.

- Янина.

- Что?

- Я не писал то письмо.

Почему он о нем вспомнил, уловил мою ревность?

- Но я видела вас вдвоем

Вот зачем я ему сейчас об этом напоминаю?

- Ты не могла нас видеть, я никогда не встречался с Моникой наедине после нашей свадьбы! – повысил он голос, раздражаясь, его это задевало, как и меня. 

- Но я видела вас, – упрямо повторяю, глядя ему в глаза, – я сказала тебе об этом, и ты разбил зеркало.

- Да куплю я тебе новое зеркало! Куплю, как только доберемся домой, – он взял мое лицо в ладони. – Я разбил его, потому что внутри сидела ярость и ее нужно было куда-то выплеснуть. Я знал, что за все надо платить, но не думал, что придется платить не только мне, но и вам с малышом. Я не мог с этим смириться. Это слишком жестокое наказание.

- Наказание за что? – слышу свой голос словно со стороны.

Яромир опять перевел взгляд на огонь.

- Мы не ладили с отцом, он все время хотел переломить меня через колено, ему нужен был покорный сын, а я ненавижу покорность.

- Он любил тебя, – поспешила я восстановить правду, – и раскаялся перед концом, что давил на тебя.

- Я тоже скучаю по нему, – горько проронил Яромир, – но тогда мы друг друга не понимали. Он решил женить меня на, мягко говоря, непривлекательной особе, и я взбрыкнул. Ты знаешь, как я могу взбрыкивать, – подмигнул он мне.

- Да уж, – легко согласилась я.

- В церкви я увидел младшую Банькову, такую миленькую, с кудряшками, овечку на лугу, и мне показалось, что это любовь. Я стал романтично за ней ухаживать: дарил дорогие подарки, выезжал рано поутру, чтобы закинуть ей в окна охапку цветов.