Читать книгу - "Темный Набег - Руслан Мельников"

Но люди все-таки гибли. Но ряды – редели.

И все настойчивее лезли в голову мысли: что дальше? Что будет потом, когда защитников Закатной Сторожи станет меньше, чем потребно для обороны внешних стен крепости? Отойти во внутреннюю цитадель? Хорошо, а потом? Запереться в донжоне? А после? Когда уже не хватит сил защищать главную башню замка? Куда уходить тогда? Где запираться? Откуда продолжать бой?

Наверное, такие мысли мучили не одного Всеволода. По неизменно хмурым лицам своих и чужих ратников видно…

По первоначалу – в затишьях перед жестокими ночными боями, в кратких перерывах между тяжкими дневными трудами – Раду, бывало, еще вытаскивал цимбалу и пел свои песни – печальные, тоскливые, грустные. Веселых песен в Серебряных Вратах Всеволод от молодого угра так ни разу и не услышал. А ведь до чего хотелось! Но певец пел не то, что хотелось. То, что было вокруг, пел. Что было на душе. А на душе было скверно. И потому песни не будоражили кровь. Надрывные песни юного шекелиса лишь вышибали слезу. Не из глаз даже – из самого сердца. Кровавую слезу.

Возможно, поэтому вскоре песни и вовсе перестали звучать. То ли сам так решил Раду, то ли подсказал кто, но увязанная в большую дорожную суму цимбала куда-то исчезла. Да только без песен – хотя бы таких унылых и безрадостных – стало совсем невмоготу. Будто пал уже обреченный замок. Будто вымерли все его защитники, а те что бродят еще днем и машут мечами ночью – не люди уже, а трупы живые. Лишь по ошибке живые. Ненадолго живые…

Тевтонский старец-воевода Бернгард доходчиво объяснил Всеволоду, что Ночной Рыцарь, он же Черный Князь, он же Черный Господарь, он же Шоломанар, Балавр и Эрлик-хан не перейдет границу обиталищ, покуда в окрестностях Мертвого озера есть кому сопротивляться темному воинству. Но тот же мастер Бернгард сказал, что подмоги Закатной Стороже ждать больше неоткуда.

А озеро, скрывающее под толщей воды Проклятый проход, каждую ночь извергает все новые и новые отряды – сотни, тысячи упырей, жаждущих крови. И конца-краю тому не видать. А оборонять бесконечно нельзя никакую крепость.

Даже эту, кажущуюся такой неприступной. Увы – только кажущуюся. Да и припасы гарнизона ведь не безграничны. Даже если удастся еще месяц-другой успешно отбивать атаки темных тварей, чем защитники будут питаться, когда подчистят все кладовые, когда съедят собственных коней? Упырятиной, которую не способны есть даже вечно голодные волкодлаки?

С каждым вяло, сонно прожитым днем, с каждой пролетевшей в боевом угаре ночью Всеволод все отчетливее осознавал то, что, по большому счету, понял сразу, с самого начала: нет никакого выхода, нет надежды.

Да, он понял это давно. Но – умозрительно, отстраненно как-то понял. Тогда он был еще свеж и полон боевой злости. Тогда ему достаточно было битвы с нечистью ради самой битвы. Теперь же Всеволод просто выполнял однообразный ратный труд – выполнял механически, бездумно. И теперь он начинал уставать от работы, конечного результата которой не будет. Никогда.

Потребовалось время, чтобы как следует прочувствовать, прожить понятое. И уяснить по-настоящему. А время шло. И горькая правда становилась все горше. И неумолимо заполнявшая душу безысходность угнетала все сильнее.

Они всего лишь оттягивали роковой миг неизбежного, неотвратимого. А есть ли в том смысл?

Наверное, есть. Как и в любой отсрочке. Лишний день жизни целого обиталища – это немало. А когда дни складываются в недели, в месяцы…

И все же от подобных размышлений всесокрушающей волной накатывала давящая, щемящая грусть. И отчаяние, и особая исступленная ярость, знакомая только обреченным. А еще – жажда битвы и смерти. Забытья в битве и в смерти. Хоть в чужой смерти, а хоть бы и в своей. Все равно уж потому что. Бесполезно все потому как.

Всеволод понимал: так – неправильно. Но до чего трудно было противиться такому. Особенно грусти-печали, от которой хоть волком вой. Без разницы – на луну ли, на солнце. Вой-й-й!

А тут еще исподволь свербила другая мыслишка. Вопрос, так и оставшийся без ответа. Неразгаданная загадка. Кем был все-таки тот неведомый рыцарь с раствором адского камня в перчатке? Зачем приходил к Эржебетт? Ищет ли он новой встречи? Найдет ли? И не понять – причастен ли к этой тайне тевтонский магистр? Или все же – нет? Поначалу отсутствие ответов раздражало и подстегивало хоть к каким-то действиям, хоть к какому-то поиску злоумышленника, но со временем копившееся глухое раздражение перегорало, а безрезультатность метаний лишь добавляла уныния в душу.

Чтобы выбраться из вязкой, обволакивающей, отупляющей и опасной трясины безысходности, следовало что-то менять. Как-то менять. И менять поскорее. А для этого нужно было взглянуть на происходящее особым незамутненным взором. Требовался толчок, способный повернуть опостылевшие мысли в ином направлении и заставить наконец думать иначе.

Всеволод знал, где искать прояснение. По крайней мере, думал, что знал. Все чаще и чаще он вглядывался туда, где крылся корень всех бед. В каменистые пустоши безжизненного плато, раскинувшегося за горловиной ущелья. В далекое Мертвое озеро, что скрывало путь в проклятую Шоломонарию. С ненавистью, с вскипающей злостью вглядывался. Но и с подспудной надеждой – тоже.

И днем вглядывался, когда озерные воды холодно поблескивали отраженными солнечными лучами. И ночью, когда над далеким безжизненным плато клубился зловещий зеленоватый туман.

Вглядывался, размышлял…

Иногда в замке случались дневные вылазки. Редкие. Малые. Скоротечные. С Бернгардом за стены выезжал небольшой – в три-четыре десятка оторванных от дневных работ конных рыцарей и кнехтов – отряд.

Тевтоны недолго рыскали по ближайшим окрестностям в поисках укрывшейся от солнца нечисти и довольно скоро возвращались. Но в Стороже все чаще поговаривали о настоящей – большой – вылазке. О дальней экспедиции, в которой примет участие большая часть гарнизона и которая, как водится, продлиться с раннего утра до позднего вечера.

Всеволод твердо решил принять в участие в этом рейде. С одной-единственной целью – добраться до Мертвого озера. Осмотреть озеро вблизи. Заглянуть в черные глубины. Разглядеть, если удастся, сокрытый в холодных водах Проклятый проход. Поразмыслить над увиденным.

Понять.

Разобраться.

Попытаться хотя бы…

И, быть может, придумать.

Хоть что-то.

Если повезет.

А потом мысли об озере ушли. Потом пришла беда. Едва не погибла Эржебетт. Не от упыринных когтей и клыков. От тевтонской стрелы.