Читать книгу - "Король Терний - Марк Лоуренс"

— Сколько ей лет? — спросил я. Вопрос вырвался у меня непроизвольно.

— Десять столетий, а может быть, двенадцать, — ответила старуха. — В то время дворцы рушились. Статуи императоров лежали разбитыми. А этот… — Она подняла флакон. Глаз медленно перевернулся в зеленоватой жидкости. — Все еще цел.

— Это твой глаз? — спросил я.

— Он самый. — Она посмотрела на меня своим единственным глазом, а второй во флаконе положила на коврик. — Я пожертвовала им ради мудрости, — сказала она. — Так Один пожертвовал своим глазом, чтобы пить из колодца Мимира.

— И ты обрела мудрость? — спросил я. Возможно, было наглостью четырнадцатилетнего мальчишки задавать такой вопрос, но это она меня позвала, а не я к ней напросился. И чем дольше я сидел в ее юрте, тем все меньше и старше она выглядела.

Старуха усмехнулась, демонстрируя один-единственный полусгнивший зуб.

— Я поняла, что было бы мудрее сохранить пару глаз. — Глаз замер на дне флакона, чуть развернувшись зрачком в левую сторону.

— Я смотрю, ты пришел с ребенком, — сказала старуха.

Я покосился в сторону. Лежало мертвое тело ребенка, мозг вытекал из раскроенного черепа, крови было немного, но красное пятно на молочно-белом черепе ужасало. Ребенок редко имел такие четкие очертания, выглядел таким реальным, но тень в юрте Икатри привлекала привидения. Я промолчал.

— Покажи мне шкатулку. — Старуха протянула костлявую руку.

Я достал шкатулку из-за нагрудника и, крепко держа, подал старухе. Она быстро, что показалось неожиданным для ее возраста, схватила и, ахнув, тут же выпустила.

— Сила большая, — сказала она. Из множественных проколов на ее пальцах выступили капельки крови. Я удивился — никак не ожидал, что в сухих костлявых пальцах может быть кровь.

Я спрятал шкатулку.

— Предупреждаю, я не верю в гороскопы и подобную ерунду, — сказал я.

Старуха снова облизнула губы и ничего не сказала на это.

— Если хотите знать, то я козел, — сказал я. — Самый настоящий. За Восточной Стеной проживает народ, который утверждает, что я родился в год козла. У меня нет времени изучать подобные системы, пусть даже они изобретены очень древними цивилизациями.

Старуха легонько взболтала содержимое флакона.

— Он смотрит в другие миры, — произнесла она, пропуская мимо ушей мои слова.

— Ну и что там хорошего? — спросил я.

Она показала на свой единственный глаз.

— Этот тоже смотрит в другие миры, — заверила она. — Видит яснее. — Старуха из вороха висевшего на ней тряпья достала кожаный мешочек и положила его рядом с флаконом. — Руны, — сказала она. — Может быть, ты будешь козлом, если ты пойдешь на восток и заберешься на Великую Стену. А здесь, на севере, руны расскажут твою жизнь.

Я плотно стиснул губы, вспомнив наконец-таки свое обещание молчать. Она либо расскажет мне мое будущее, либо нет. И то, что она поведает мне без вопросов с моей стороны, может оказаться правдой.

Она запустила руку в мешочек и извлекла пригоршню позвякивавших серых камней.

— Онорос Йорг Анкрат. — Старуха выдохнула мое имя в руны и рассыпала их. Казалось, камни падали на коврик целую вечность, медленно переворачивались, каждый по-своему, вырубленные на них руны то появлялись, то исчезали. Они упали, как падает молот на наковальню. Я даже сейчас чувствую, как сотряслось все вокруг. Это сотрясение отзывается у меня во всем теле.

— Перт, перемены, — сказала старуха. — Турисаз, Урус, сила. — Она отпихнула их в сторону, словно они мало что значили. Перевернула следующую. — Ваньо, радость. Перевернута. А эта — Кано, руна раскрытия.

Я поставил палец на Турисаз, и вельва резко, с шумом втянула в себя воздух, нахмурилась и попыталась оттолкнуть мою руку. Руна была холодной, рука старухи еще холоднее, кожа — тоньше бумаги. Она не называла руны на языке империи, но я знал старый язык севера по книгам Лундиста.

— Терновник, — сказал я.

Она хлопнула меня по руке, и я убрал ее. Старуха пальцами пробежала по рунам, пересчитывая. Она собрала руны и высыпала их в мешочек.

— Впереди тебя стрелы, — сказала она.

— Меня убьют?

— Ты будешь жить счастливо, если не сломаешь стрелу. — Она взяла флакон, и ее глаза уставились друг на друга. Старуха содрогнулась. — Открой свои ворота. — В другой руке у нее была руна Ваньо, будто она не прятала ее в мешочек. Радость. Она перевернула руну пустой стороной вверх. — Или не открывай.

— А что ты скажешь о Ферракайнде? — Стрелы меня не интересовали.

— О нем?! — Она сплюнула темный сгусток куда-то в шкуры. — Не ходи туда. Даже ты, Йорг, с твоим темным сердцем и пустой головой, должен знать это. Не приближайся к этому человеку. Он сожжет.

— Сколько камней у тебя в мешке, старуха? — спросил я. — Двадцать? Двадцать пять?

— Двадцать четыре, — ответила она и положила свою костлявую руку — пальцы все еще сочились кровью — на мешочек с рунами.

— Не много же у тебя слов, чтобы рассказать о жизни человека, — сказал я.

— Жизнь человека — простая штука, — ответила старуха.

Я почувствовал на себе ее руки, хотя в одной она держала флакон, а другая лежала на мешочке. Я чувствовал, как костлявые пальцы протыкали плоть и лезли внутрь, в пространство моей памяти.

— Нет, — сказал я. Я выпустил некромантию, ощутил ее кислотой в горле. Высушенные части тел у нас над головами закрутились, сухая лапка дернулась, черное ожерелье человеческих кишок начало потрескивать и извиваться, как змея.

— Ну как хочешь. — И снова старуха розовым языком облизала губы и отпустила меня.

— Зачем ты пришла сюда, Икатри? — спросил я, удивляясь, что вспомнил ее имя. Обычно человеческие имена не держались у меня в памяти. Возможно, потому, что они мало значили для меня.

Ее глаз посмотрел на меня так, будто она впервые меня видела.

— Когда я была молодой, молодой настолько, что ты, Йорг Анкрат, мог меня хотеть, о да, когда я была молодой, для меня бросили руны. Двадцать четыре слова недостаточно, чтобы рассказать жизнь женщины, особенно если одно из этих слов украдено мальчишкой, ожидая которого ей пришлось состариться. Я призвала тебя сюда, потому что мне это было предсказано очень давно, еще до того, как твоя бабушка появилась на свет.

Старуха снова сплюнула, на этот раз на шкуры под ногами.

— Ты мне не нравишься, мальчишка, — сказала она. — Ты слишком… колючий. Ты пользуешься своим обаянием, как клинком, но твое обаяние не действует на старых ведьм. Мы зрим в самый корень. Твой корень гнилой. Если что-то хорошее в тебе и осталось, то оно настолько глубоко запрятано, что мне не хочется его искать. Но я пришла потому, что мне это было предсказано, и еще было предсказано бросить тебе руны.