Читать книгу - "Дикари Ойкумены. Книга III. Вожак - Генри Лайон Олди"

– Из мюзикла «Тень в ночи». Там есть одна тема…

– А-а, помню. Сиропчик, любовь-морковь. Сейчас…

Клод сунул руку под клавиатуру. Легко касаясь сенсоров, сбросил заказ: «Тень в ночи», тема Аделии. Затем опустил руки на клавиши, ожидая. Он опоздал со вступлением, отстав на полтакта, но это не имело значения.

Марк вернулся к столу.

– Приятная музыка, – одобрила Изэль. – Это песня?

– Песня. В мюзикле есть девушка Аделия, она поёт о том, как хочет вернуться домой…

Марк осекся. Объяснение было слишком рискованным. Но Изэль ничего не заметила, или притворилась, что не заметила. Наслаждаясь каждым кусочком, она приканчивала десерт, оставив зеленые и красные вишенки на закуску. Свободной рукой Изэль управляла коммуникатором. По распоряжению госпожи Зеро ей выдали личный уником, урезав функции до минимума. Когда астланка выходила в вирт, специальный оператор курировал ее запросы, разрешая одни и запрещая другие. Для Изэли это выглядело как проблемы со связью. Главным образом в проблемы входило все, связанное с Астлантидой – пуповина, связывающая Изэль с родиной, была перерезана. В качестве замены предлагались искусство, культура и спорт Ойкумены.

В аппарат был встроен переводчик, дублирующий речь и текст на астланский.

– Красивый мужчина, – Изэль ткнула пальцем в голосферу, которую обычно сплющивала, превращая в экран. Говорила, что ей так удобнее. – На тебя похож. Это архивные кадры? Тут написан год съемки, но я путаюсь в вашем летоисчислении…

На экране мчались лошади. Быстрей, еще быстрей, по кругу манежа. На спинах лошадей мелькали наездники. Творили чудеса: вбок, вниз, под брюхо, сальто с седла. В центре арены конским вихрем управлял человек с шамберьером. Усы руководителя группы закручивались умопомрачительным винтом.

Канал «Арт-шоу» числился у Изэли в любимых.

– Цирк, – объяснил Марк. – Такое развлечение.

– На тебя похож, – упорствовала Изэль.

– Я не ношу усов.

– И зря. Тебе бы пошло́.

Марк пригляделся к ролику. Отметил год записи. Какое сегодня число? Ох, мама моя… Чтоб ты скис, балбес, сказал он себе. Дырявая твоя память. Стыдно-то как! И папа не напомнил, и дядя…

– Это мой дед. Луций Тумидус, в молодости. Позже он стал клоуном.

– Я ж говорю, одно лицо. Только без усов.

– Дед сбрил усы, когда ушел из наездников.

– А ты отпусти. Или у вас в армии запрещают? «Главное в творческой индивидуальности Луция Тумидуса – это чувство юмора при внешней невозмутимости. Виртуозно разработанная маска позволяла клоуну работать в самом трудном жанре – лирико-романтических репризах. Сегодня, в день 75-летнего юбилея артиста…» Марчкх! Ты поздравил дедушку с юбилеем?

– Ага, – кивнул Марк, отводя глаза.

– Врёшь! Марчкх, у тебя нет души! Немедленно поздравь…

– Не кричи, подавишься.

– Бессовестный ты человек! Это же твой родной дедушка…

Изэль была так естественна в праведном гневе, что Марк даже усомнился: копается Клод в мозгах астланки или дурака валяет? К неловкости – забыл про день рождения деда! – примешивалась неловкость двойная. Отвлекать Изэль светской болтовней, пока Клод забирается в её рассудок всё глубже и глубже, было сродни необходимости держать женщину за руки и ноги, пока кто-то другой её насилует. То, что Изэль не замечала ментального присутствия Клода, мало что меняло для Марка.

Приходилось подбадривать себя, а верней, глушить раздражение, недостойное офицера на задании, щелчками воображаемого кнута:

«Alles!»

– Ты отпишешь ему сегодня же, – безапелляционным тоном заявила Изэль, приступая к вишенкам. – Или позвонишь. Как тут у вас поздравляют? А сейчас закажи что-нибудь приятное.

– Еще один десерт?

– Музыку! Слышишь, он не играет?

С огромным удовольствием Марк сбежал бы сейчас на Ломбеджи, Сечень, Тренг, к черту в зубы, не то что к роялю. Подгоняемый угрызениями совести, он взошел на эстраду. Телепат сидел с прямой спиной, руки его без движения покоились на клавиатуре: пара бледных перчаток. Лоб Клода Лешуа был усеян крупными каплями пота. Уголок рта слабо подрагивал, словно Клод не знал: улыбнуться ему или зарыдать?

– Жарко? – посочувствовал Марк.

– Холодно, – возразил Клод. Он катал желваки на скулах, как если бы у него разыгралась язва. – Такая холодина, что кошмар. Ночь. Глухая ночь. Даже звезд нет. Я боюсь свалиться с пирамиды.

– Боитесь?

– Да. В темноте кажется, что площадка уменьшается. Какая-то зараза обгрызает ее с краев. Тут все время так: то солнцепек, хоть сдохни, то ночь и холод. Качели, мать их!

– Не кричите. Нельзя, чтобы вас услышала Изэль.

– Что она делает?

– Ест маринованые вишни.

– Приятного ей аппетита. А что делаете здесь вы?

– Где здесь? В ресторане?

– На пирамиде.

– Вы с ума сошли?!

– Не кричите. Нельзя, чтобы вас услышала Изэль. Я отчетливо вижу вас. Вы чуточку светитесь. Когда восходит солнце, вы отступаете к краю площадки. Вас там много.

– Кого – нас?

– Пятеро, – чужим голосом сказал телепат. – Ты, и еще пятеро.

– Это галлюцинация, – уверенно объяснил Марк. Уверенности в нём не было ни на грош, но он очень старался. – Мы, помпилианцы, редко получаем ипостаси под шелухой. Только при активной работе клейма. Я сейчас никого не клеймлю. О дуэли вообще речи нет…

– Чикчан, – Клод вытер лоб о плечо, изогнув шею невозможным образом. – Кими, киб, иик, кан. Змея, странник, гриф, ветер, ящерица. Проклятье, я не могу так работать! Вот, опять солнце. Ну хорошо, солнце – это доминантное стремление. На грани мании…

Он говорил сам с собой, забыв о Марке.

– Включите музыку, – потребовал Марк. – Мы слишком долго беседуем.

Клод сунул руку под клавиатуру. Заиграл саксофон: медленно, тягуче, с хрипотцой. К счастью, саксофону аккомпанировало фортепиано. Марк оглянулся. Изэль увлеченно доедала вишни, нимало не интересуясь телепатом. Похоже, она сочла духовые записью, которой подыгрывает живой музыкант. Заказ Марка оказался сложным, вот пианист и выкручивается.

– Солнце – доминанта, – бормотал Клод. Левой рукой он растрепал свои медные волосы, устроив на голове настоящий пожар. – Ночь – депрессия. Отсутствие солнца, подавленность, обреченность. Качели – аффективный психоз. Но ты? Убирайся! И вы убирайтесь! Когда станет темно, вы столкнете меня вниз…

Словно в подтверждение сказанного, телепат крутанулся на вертящемся табурете, утратил равновесие и сполз на пол. Он дрожал, подчиняясь ритму озноба, стучал зубами, дергал сомкнутыми веками, как слепой. Изо рта на подбородок вытекла струйка липкой слюны. Бледность щек резко контрастировала с крашеным огнем кудрей.