Читать книгу - "Пес бездны, назад! - Анастасия Разумовская"

—Просто хорошие.

Осень снова всхлипнула. Грудь прострелило болью.

—Ну вот я — хороший?

—Не знаю. Откуда мне знать?

—А может хороший стать плохим? Или плохой — хорошим?

—Не знаю.

Они молча дошли до берега Невки.

—Мне очень плохо,— пожаловалась Осень.— Я не хочу жить.

—Бывает,— согласился бомж.

Девочка всхлипнула. Дед вдруг обнял её, она уткнулась в его драный ватник и разревелась. И узловатые пальцы погладили светлые волосы.

—Ты плачь, плачь,— шепнул старик,— слезами сердце очищается. Это плохо, когда человек не умеет плакать. Очень плохо.

—Я не знаю, как мне дальше жить теперь…

—Просто жить. «Я научилась просто, мудро жить, смотреть на небо и молиться Богу, и долго перед вечером бродить, чтоб утомить ненужную тревогу…», слышала такое?

—Нет.

—Ахматова, Анна Андреевна. Непростая была женщина. И судьба у неё не простая. Да и не бывает их, простых судеб. И простых людей тоже не бывает. И свет, и тьма, всё перепутано в нас. Мы то тянемся к свету, то падаем во мрак…

—Баланс добра и зла?

—Нет такого баланса, девочка. Свет и тьма воюют, а не балансируют. Непримиримо воюют.

И они снова пошли вперёд. Осень продрогла и зубы её застучали.

—Возьмите меня с собой,— попросила она.— Я тоже стану бомжом. Не хочу больше ничего. Буду сидеть и просить милостыню на ступеньках храмов. Греться на теплотрассах. И… и кошек кормить.

—Кошек кормить — это хорошо,— согласился он.

На Гренадерском мосту обнял её, закрывая полой ватника от резких порывов ветра.

* * *

Я в сто пятьдесят четвёртый раз набрала Осень. Дома её не оказалось. Матери тоже не было. Соседки ничего не знали, не ведали. И тогда я вдруг поняла, к кому сестрёнка могла пойти.

Яша поднял трубку сразу же:

—Да.

—Это Алиса, сестра…

—Я прочёл.

Точно. При звонке же сразу понятно, кто тебе звонит. Я собрала остатки хладнокровия:

—Осень пропала… Она не у вас?

Меня трясло, и голос совсем по-детски рвался. Трубка молчала.

—Яша, вы меня слышите?

—Да. Вы сейчас где?

Я оглянулась. Но из-за туч и дождя было так темно, что я не смогла прочитать название улицы. Угрюмые дома, угрюмый серый город. Мокрый асфальт. Выдохнула:

—Это неважно. Она не у вас?

—Нет. Возвращайтесь домой. Я её найду.

—Я с вами.

—Нет. Перезвоню сам. Дайте мне три часа. Максимум пять.

И он отключился. Я не успела сказать, что Осень не отвечает на звонки. Что у неё и вообще телефон отключен, что… ничего не успела сказать. Но если кто-то и найдёт сестрёнку, то это именно Яша. Не знаю, почему, но я была в этом совершенно уверена. Телефон снова зазвонил.

—Да, это я!— крикнула я в трубку.— Что Осень, она нашлась?

—Лиса,— зачастил Артём,— я созвонился с куратором поискового отряда Лиза Аллерт…

—Что? Какая Лиза?

—Неважно. Ты где? Я сейчас заеду за тобой. Тебе одной её не найти. А у этих ребят огромный опыт.

Он приехал не один. И не на своей машине. Я с недоумением уставилась на Германа. Этот-то ещё что тут делает? Шёл бы к своей женщине.

—Садитесь,— бросил Верин мужчина.

—Никуда я с ним не поеду! Это вы, это из-за вас произошло! Из-за вашей…

—Артём, успокой свою женщину. Пожалуйста.

Тёма притянул меня к себе и принялся гладить по волосам:

—Лисёнок, ну ты чего… всё будет хорошо…

* * *

В подвале оказалось сухо, только остро воняло кошачьей мочой. Бомж постелил ватник, накидал ещё какого-то тряпья.

—Тебе нужно укутаться,— проворчал, протягивая термос,— а то заболеешь.

Осень открутила крышку, налила в неё что-то горячее, вкусно пахнувшее. Чай со смородиной? Глотнула. Закашлялась.

—Много не пей. Он с коньяком. Для сугреву.

—Что⁈

«А не всё ли теперь равно?» — вдруг подумала девочка, выпила ещё пару глотков, вернула термос, закуталась в тряпки и закрыла глаза. Ей казалось, что она качается, словно в лодочке. Кто-то мурлыкнул, прыгнул к ней и потёрся мордочкой о её лицо. А затем сунул ей под нос место с наиболее ярким запахом.

—Фу-у!— Осень отвела тощий хвостик.

Кошка снова начала мурлыкать и тереться. Потом легла к груди и закогтила тоненькими лапками.

«Теперь всё будет хорошо,— думала Осень, почёсывая зверька за ушком.— Я стану бомжом. Мы будем переходить из города в город. Подбирать недоеденные куски шавермы на вокзалах, клянчить деньги и…». У неё никогда не было ни бабушки, ни дедушки, и сейчас девочка вдруг почувствовала, как хорошо быть внучкой. «Рано или поздно обо мне все забудут. Алиса поплачет… но Алисе я напишу записку и подброшу её под дверь. Алиса хорошая».

И Осень снова расплакалась. Сладкими, умиротворёнными пьяными слезами. Она чувствовала, как по телу растекается жар, и это было очень приятно. Ещё бы глаза не болели так сильно.

«А Виталик будет жалеть… Ему обязательно станет стыдно. Он поймёт, как плохо поступил… И будет приносить цветы… А с Камиллой они всё же красивая пара… Пусть будут счастливы. Пусть все будут счастливы. Без меня».

По щекам катились слёзы, и Осени казалось, что пещеру заполняет озеро. «Но я не умру, нет… мы будем странствовать с бомжом… И это будет хорошо».

—Как тебя зовут?— прошептала она хрипло, с трудом разлепляя губы.

—А как тебе хочется, так и называй.

Бомж сидел, ссутулясь. Его облепили кошки, одна из которых топталась на голове, словно задалась целью расчесать седые, спутанные волосы. «Это хорошо,— думала Осень в каком-то восторженном умилении.— Когда нет имени, это вот прям совсем хорошо… Такая свобода. Как хочешь, так и называй… Очень хорошо… Совсем как Эй…». И сердце вдруг задрожало и заплакало. Осень быстро-быстро заморгала. А потом вынула из кармана зеркальце:

—Ты даже не попрощался,— шепнула с упрёком,— мог хотя бы сказать, что уходишь. Я бы поняла. Мог бы, но не захотел. Это было жестоко, Эй.

Она всхлипнула и отбросила зеркальце в стену. Закрыла глаза и уткнулась в рулон шмотья, свёрнутый на манер подушки. Обхватила его руками. Мир качался. Вверх-вниз, вверх-вниз. И кошки куда-то исчезли. Даже та, которая когтила Осень.

—Не захотел,— согласился Эй, поднимая девочку на руки.

Она положила голову на его плечо, уткнулась в шею, слёзы всё продолжали катиться.