Читать книгу - "Иероглиф «Измена» - Надежда Первухина"

– Вам понравятся наши церемонии и торжества, принцесса, не сомневайтесь, – уверяла при этом императрица Чхунхян.

– Разумеется, ваше величество. Но прошу вас помнить, что я выросла в простой среде и плохо разбираюсь в торжественных церемониях.

– Ах, бросьте, бросьте! – лукаво усмехалась Ют-Карахон-Отэ. – Наверняка на Лунтане, да и в Яшмовой Империи предостаточно своих ритуалов и церемоний.

– Да, это верно…

– У вас усталый взор, милая принцесса. Не сыграть ли нам в мацэзян?

– Прошу меня простить, но я не слишком здорова и потому не могу играть…

– Пустяки, принцесса. У вас отменное здоровье. Если же немощь касается вашего особенного положения, то я велю призвать лекаря.

– Нет, – неизменно отвечала принцесса Фэйянь. – Не надо лекаря. Я готова сыграть.

И она покорно играла в мацэзян, проигрывала, выигрывала – все как всегда. И думала при этом: а после Ночи Неутоленных Душ императрица позволит ей отбыть на родину или измыслит еще какую-нибудь причину, чтоб держать Фэйянь высокородной пленницей?

«Тогда война между Жемчужным Заветом и Лунтаном неизбежна! Мало того. И Яшмовая Империя пойдет войной на Завет, обязана пойти, как бы ни был миролюбив и смиренен мой брат. За оскорбление сестры он обязан отомстить! Война! Нет безбожней и ужасней слова! Неужели Небесная Канцелярия позволит пролиться крови и звенеть оружию?!»

В эти дни Фэйянь часто и много молилась. Она призывала Небесных Чиновников Аня и Юй. Но они почему-то не являлись ей, и это иногда приводило принцессу в отчаяние. Она была одна среди чуждой ей страны и чуждых людей. Пленница, которую ожидает неизвестность. И принцесса торопила время, чтобы скорее пришла Ночь Неутоленных Душ, а после Ют-Карахон-Отэ выполнила бы свое обещание. Хотя Фэйянь прекрасно понимала, что Ют-Карахон-Отэ с такой же легкостью отречется от своего обещания, с какой дала его.

Но вот народилась новая луна и настал канун Ночи Неутоленных Душ. Весь день перед этим и императрица, и придворные, и дворцовая челядь, и весь народ вкушали лишь постную пищу. Даже принцессе Фэйянь подали постное, хотя ей, как беременной женщине, дозволялось есть все…

Едва на землю спустились сумерки, дворец, столица, да и весь Жемчужный Завет осветились неисчислимым количеством бумажных фонариков. Заиграли флейты, свирели, цитры и лютни. Под эту печальную мелодию светящиеся фонарики раскачивались на ветвях деревьев, свисали с крыш домов, плыли в крошечных лодочках по рекам и прудам словом, дивное, живописное зрелище!

– Принцесса, скажите, ведь ради этого стоило остаться? – спросила императрица Чхунхян, когда они с Фэйянь стояли на открытой террасе и любовались дивным зрелищем.

– Это прекрасно, – уклончиво ответила Фэйянь.

– В Ночь Неутоленных Душ мы зажигаем столько фонариков в память тех, кого уже нет с нами. Эти огоньки освещают им путь в загробном мире, дают надежду на благое перерождение. Вы верите в учения о перерождениях, принцесса?

– Я никогда не задумывалась над этим. Хотя данное учение есть и в Яшмовой Империи.

– Как жаль… Но, по крайней мере, верите ли вы, что безнадежно влюбленный может снова обрести свою возлюбленную после смерти? И встречу их озарит бумажный фонарик… Ведь это так прекрасно!

– Я верю, что любящие сердца обязательно когда-нибудь встретятся, – сказала Фэйянь и в этот миг подумала не о муже, а о первом императорском каллиграфе Лу Сине. Эта мысль вызвала прилив крови к щекам и легкое головокружение. Фэйянь оперлась рукой о столик, стоящий рядом, и продолжала смотреть на сад, освещенный мириадами фонариков, – смотреть так, чтобы не дать слезам пролиться.

Но, к счастью, императрица, похоже, занята была лишь своими мыслями. Она сказала Фэйянь:

– Мне верится, что в такую Ночь души Наисветлейшего принца и его служанки-возлюбленной гоже встречаются, простив людям все свои прежние обиды.

– Да-да, – рассеянно ответила на это Фэйянь. В ее глазах отражалось сверкание фонариков.

Императрица как-то особенно поглядела на свою гостью и сказала:

– Идемте в пиршественный зал, принцесса. Скоро начнется пир в честь всех предков. Мы будем поминать их и желать им счастливой загробной жизни. Только не пейте много вина, принцесса, – в вашем положении это вредно.

– Я и не собиралась, – улыбнулась Фэйянь. Она вслед за императрицей покинула террасу. Их уже ждали носильщики с паланкинами, чтобы отвезти в пиршественную залу.

Там все ослепляло роскошью: длинные столы с многочисленными яствами и напитками, лицедеи, своим представлением потешающие гостей, танцовщицы, певицы, музыкантши – все услаждали слух и зрение. Когда в зале появилась императрица, все немедленно пали на колени и трижды восхвалили божественную Ют-Карахон-Отэ. Затем почестей удостоилась и Фэйянь. После того как первосвященники Жемчужного Завета принесли в жертву духам предков нескольких петухов и вознесли молитвы о благоденствии страны, началось пиршество. Прелестные, как цветки, служанки засновали по зале, обнося гостей яствами и винами. То там, то тут вспыхивали огоньки остроумных бесед или звонких застольных стихов…

Фэйянь старалась есть мало, отдавая предпочтение фруктам, а о том, чтобы выпить что-нибудь из многообразных вин, не могло быть и речи. Меж тем Ют-Карахон-Отэ пила чарку за чаркой, раскраснелась, громко шутила и смеялась выходкам лицедеев и танцовщиц…

– Так вот какой это праздник – Ночь Неупокоенных Душ, – прошептала Фэйянь. – Разгул и пьянство. Никакого благочестия и уважительного отношения к духам предков. Здесь ничего не понимают в приличиях… Видно, и конца этому пиру не предвидится.

Но принцесса Фэйянь ошибалась. Неожиданно в зале наступила тишина, казавшаяся оглушительной после всего шума и гама. И в этой тишине распахнулись большие двери и процессия мужчин в белых одеждах, с зажженными ароматическими лампами в руках, вошла в зал.

– Кончен пир, – громко объявила Ют-Карахон-Отэ. – Время великой молитвы, ибо пришли монахи из обители Ловцов Душ!

– Я никогда не слыхала о такой обители, – прошептала принцесса.

Монахи слаженно и стройно запели хором нечто удивительно заунывное. Под это пение все гости, бывшие на пиру, встали со своих мест и, подходя к монахам, низко кланялись. Каждый гость получал горящую лампу, и вот чудо: монахов было всего восемь, а гостей – больше сотни, и для каждого гостя нашлась лампа, бравшаяся монахами словно из ниоткуда.

А пение монахов становилось все более печальным и заунывным – словно веял осенний ветер над заброшенным кладбищем, веял и выжимал из глаз горькие слезы… Гости, получив лампы, уходили. Ушли и слуги, музыканты, актеры, танцовщицы… И вот в зале оказались лишь монахи, императрица Чхунхян и принцесса Фэйянь.

– Может быть, ваше величество позволит мне удалиться? – шепотом спросила Фэйянь.